Почему создатель Периодической системы не пришел на презентацию своего открытия
Жизнь Менделеева описана отечественными историками науки если не по часам и минутам, то уж по дням точно. В частности, документально подтверждено, что 6 марта (по старому стилю) 1869 года его доклад об открытии периодического закона на заседании Русского химического общества (РХО) зачитал по просьбе Менделеева профессор Николай Меншуткин. Сам Менделеев в это время был в селе Видогощи в Тверской области, где готовил доклад об артельном сыроварении в имении помещика Верещагина для Императорского вольного экономического общества (ИВЭО). По возвращении в Петербург он 20 марта прочел этот доклад на заседании ИВЭО. Потом 10 апреля прочел там же еще один доклад о доходности молочного скотоводства и о результатах анализа почв с опытных полей клевера и лишь после этого вернулся к работе над своей Периодической системой.
Также документально подтверждено, что в понедельник, 17 февраля 1869 года (6 февраля по новому стилю), в тот самый день, который сейчас считается официальной датой открытия Менделеева (он сам поставил эту дату в оттисках «Опыта системы элементов, основанной на их атомном весе и химическом сходстве»), ему пришло письмо за подписью секретаря ИВЭО Ходнева с предложением выехать в Тверскую область для ревизии местных артельных сыроделен помещика Верещагина, чтобы не позже марта доложить ее итоги на заседании ИВЭО. Менделеев отложил поездку на сыроварни на 12 дней и все это время форсированными темпами заканчивал статью «Соотношение свойств с атомным весом элементов». Дописав ее, отдал рукопись Меншуткину для публикации в «Журнале Русского химического общества» и для сообщения об открытии периодического закона на предстоящем заседании РХО. Потом, просмотрев корректуру статьи и лично разослав отдельно напечатанные оттиски с «Опытом системы элементов…» отечественным и зарубежным химикам, Менделеев 1 марта уехал на сыроварню Верещагина.
Почему Менделеев торопился с докладом и публикацией своего открытия, предельно ясно. Идея упорядочения в универсальную систему химических элементов, которых к тому времени накопилось уже несколько десятков, что называется, витала в воздухе. В марте 1870 года в Германии была опубликована статья Лотара Мейера «Die Natur der chemischen Elementeals Functionihrer Atomgewichte» (датирована декабрем 1869 года) с почти такой же короткой формой Периодической системы, как в «Опыте…» Менделеева, только повернутой на 90 градусов.
Если бы Менделеев потянул еще немного с публикацией своих результатов, то приоритет открытия, пусть даже спорный, достался бы Лотару Мейеру, а сейчас об открытии Международного года Периодической таблицы химических элементов объявила бы Ангела Меркель, а не Дмитрий Медведев.
Не совсем понятно другое: почему Менделеев в самое неподходящее для него время все-таки поторопился отбыть для ревизии деревенской артельной сыроварни, почему он вообще не отменил свою поездку туда и почему после возвращения оттуда целый месяц посвятил пропаганде сыроделия в Тверской губернии? Ясно, что по какой-то очень важной причине он не мог отказать просьбе секретаря ИВЭО, но какой именно — историки науки до сих пор спорят, почему-то обходя стороной самую очевидную.
Императорское вольное экономическое общество, учрежденное Екатериной II для «исправления земледелия и домостроительства», было влиятельной организацией уже потому, что по своему уставу оно находилось под «особым высочайшим покровительством» и каждый очередной император подтверждал этот статус ИВЭО собственным именным указом. Что же касается главной функции общества, то, выражаясь современным языком, ИВЭО за счет госбюджета кредитовало стартапы помещиков в области АПК и колхозного строительства. Сам тверской помещик, Менделеев не раз пользовался ссудами ИВЭО.
Однако в данном случае, пребывая в жесточайшем цейтноте при оформлении своего открытия (а Менделеев, судя по его переписке, отчетливо понимал его масштаб и значение для науки и для себя лично), он мог бы найти вежливую форму для отказа от срочной поездки на сыроварни Верещагина. Но не отказался, потому что просьба провести ревизию у Верещагина пришла на самом деле из более высоких сфер, нежели секретарь ИВЭО Ходнев; тот был лишь исполнителем.
Тверское имение Менделеева находилось примерно в 50 км от поместья сыродела Николая Верещагина (кстати, старшего брата художника Василия Верещагина, входившего тогда в моду), они дружили, и вроде бы Менделеев, как утверждают некоторые историки на основании данных из архива тверского земства, даже имел небольшую долю в сыроваренном бизнесе Николая Верещагина. Интересно также, что это была не первая «товарищеская» ревизия Менделеева, а уже вторая на протяжении всего одного года, и обе по настоятельной просьбе ИВЭО. Налицо был, как пишут сейчас в научных журналах, конфликт интересов, а если выйти за пределы науки, то явно просматривалась коррупционная схема.
Глупо думать, что, по-соседски выбивая из ИВЭО очередной фактически безвозвратный кредит приятелю, Менделеев получал от него откат. Тут, судя по данным историков, основанных на архивных документах, шла игра в более высоких сферах.
Сыродел Николай Верещагин закончил Морской корпус в Петербурге, гардемарином он участвовал в прорыве блокады Кронштадта английским флотом во время Восточной (Крымской) войны, потом служил мичманом на Балтийском флоте. По какой причине отставному мичману благоволил генерал-адъютант Александр Зеленой, тоже выпускник Морского корпуса, герой Крымской войны, а в 1860–1870-х годах министр государственных имуществ, и самое главное — друг детства императора Александра II, доподлинно не известно. Но точно известно, что министр Зеленой вместе с генерал-адъютантом Константином Посьетом принял личное участие в организации визита великого князя Алексея Александровича на сыроварню Верещагина.
Своего младшего сына Алексея император Александр II готовил на роль генерал-адмирала Российского флота, то есть главы Морского ведомства империи, поэтому в наставники Алексею выбрал адмирала Посьета, тоже в прошлом выпускника Морского корпуса, а в будущем — министра путей сообщения. Ознакомительные поездки великих князей по стране с целью знакомства с жизнью подданных входили в программу их образования со времен Екатерины II, их маршруты тщательно готовились, остановки и посещения конкретных мест согласовывались заранее, а принимающим их высочества сторонам, если не случалось эксцессов, такие визиты по традиции приносили не только моральные дивиденды.
И в 1868 году при подготовке путешествия 18-летнего гардемарина Алексея Романова по стране Зеленой перед поездкой дал ему почитать статьи мичмана Верещагина в «Морском сборнике», куда тот не раз писал по флотским проблемам. А потом, сделав небольшой крюк от железной дороги по проселку, Алексея отвезли уже лично к Верещагину на сыродельню в село Видогощи. Там его императорское высочество изволил выпить стакан молока, что отражено на странице 13 роскошно изданной в том же 1868 году в Санкт-Петербурге книги «Путешествие великого князя Алексея Александровича. Осмотр артельных крестьянских сыроварен в с. Видогощах Корчевского уезда». На этом дело не закончилось. Совет ИВЭО получил от Зеленого письмо. Министр, «намереваясь... повергнуть на Всемилостивейшее воззрение заслуги... Верещагина», просил подробных сведений и мнения самого совета.
Вот тогда и начались соседские ревизии Менделеева на сыродельни Верещагина. По их итогам и по представлению министра Зеленого Верещагин стал в 1870 году кавалером ордена Святой Анны 3-й степени и ему была открыта кредитная линия (в дополнение к уже полученным ранее от ИВЭО 11 тыс. руб.). А выдача ежегодных ссуд Верещагину из Тверской губернской земской управы с 1870 по 1882 год составила 92 700 руб. И это притом что в своем секретном докладе Александру II тогдашний министр финансов Рейтерн сообщал об истощении денежного рынка в России: «То, что обычно называют безденежьем, есть затруднение найти желающего дать капитал в ссуду». Но, вероятно, были исключения. Во всяком случае, вместе со ссудами на сыродела Верещагина посыпались благодарности Тверского и Ярославского земств, золотые медали ИВЭО и Императорского московского общества сельского хозяйства (ИМОСХ), золотые медали за сыр и масло на выставках, извещения об избрании в члены ИМОСХ и в Комитет скотоводства при ИМОСХ.
Вот так и вышло, что в то самое время, когда профессор Меншуткин докладывал на заседании РХО об эпохальном открытии Менделеева, сам Менделеев следил за дойкой коровы Няньки. По всей видимости, эта выглядящая обидным для великого ученого анекдотом подробность, которая кочует по трудам историков науки, на самом деле не выдумана. Ревизии ИВЭО проводились под негласным надзором МВД, отчеты о них потом входили в «политический обзор губернии», которые с 1867 года составлялись всеми губернскими жандармскими управлениями. Так что, если корова Нянька исходно фигурировала в архивном жандармском отчете, то в указанный отрезок времени Менделеев действительно наблюдал за дойкой именно этой коровы, если, конечно, филер не перепутал кличку.
Уважаемого ученого-химика, лауреата Демидовской премии Менделеева официальным письмом ИВЭО попросили составить свое мнение о перспективе сыроварен в имении его соседа. Отказать в такой просьбе из этических соображений или отложить ее в долгий ящик из-за Периодической таблицы было бы со стороны Менделеева по меньшей мере неосмотрительно. И он, скоренько подготовив доклад о своем открытии и вычитав корректуру своей публикации о нем в журнале, отправился в имение Верещагина писать отчет о ревизии, поручив все остальное коллеге Меншуткину, про которого злые языки говорили, что в Санкт-Петербургском университете он якобы «вместо приказчика» у Менделеева.
Отчет Менделеева о сыроварне Верещагина был положительным. В те годы он искренне верил в особый путь развития России: «В общинном и артельном началах, свойственных нашему народу, я вижу зародыши возможности правильного решения в будущем многих из тех задач, которые предстоят на пути при развитии промышленности». К тому же Менделеев лично видел и пробовал тверской чеддер от коровы Няньки и считал Верещагина энергичным и глубоко порядочным предпринимателем.
У высоких покровителей Верещагина тоже наверняка не было мысли о том, что сегодня называют «распилом бюджета», хотя бы потому, что уездный масштаб был не их уровнем. В порядочности отставного мичмана они тоже не сомневались и, как показало время, не ошибались. Виллы в Ментоне и валютного счета в Crdit Lyonnais у Верещагина после его сыроваренного бизнеса не образовалось. Сыра в промышленных масштабах, впрочем, тоже, но тому были другие причины.
Николай Верещагин решил заняться сыроварением неспроста. Сыр в России был импортным. Даже самого слова «сыр» в современном его понимании в русском языке не было. Любой может убедиться в этом сам, попробовав найти его в словаре Даля. Его там нет, хотя производных от слова «сыр» в значении «творог» там достаточно. В России готовили только мягкий твороженный сыр типа брынзы или современного адыгейского, а эрзацем твердых сыров был соленый сушеный творог. Конечно, проблема сыра в общественной мысли пореформенной России не могла сравниться по масштабам с освобождением крестьян и другими демократическими реформами Александра II, но страсти вокруг сыра кипели нешуточные, примерно такие же, как сейчас по поводу хамона и пармезана. Только ситуация с ними сейчас прямо противоположная.
Импортный сыр тек в империю рекой, но оставался дорогим деликатесом, в качестве обычного, повседневного на столе продукта он был не по карману революционным разночинцам и либеральной интеллигенции. Только они могли оценить всю глубину сарказма эпиграммы №1 из «Сочинений Козьмы Пруткова»: «Вы любите ли сыр?» — спросили раз ханжу. «Люблю,— он отвечал,— я вкус в нем нахожу». Сегодня она выглядит бессмысленной.
Производство более дешевого отечественного сыра твердых сортов по иностранным технологиям сулило большую прибыль при минимальных затратах, благо эти технологии были средневековой сложности. Верещагин съездил в Швейцарию, ознакомился с местными технологиями сыроделия и по возвращении в Россию организовал в своем тверском имении сыродельни по производству швейцарского сыра. Сыр у него получился, но почему-то английский чеддер вместо ожидаемого швейцарского. Но это было полбеды, бизнес-план Верещагина исходно был обречен на провал. Соучредителями своих сыроварен и партнерами по бизнесу помещик сделал местных крестьян и сразу строил вертикально интегрированный холдинг, как сказали бы сейчас, от посева клевера и заготовки кормов для коров до строительства складов сыра в столицах.
В 1872 году в №2 «Отечественных записок», где главным редактором тогда был поэт Некрасов, была опубликована статья А. Н. Энгельгардта «Артельные сыроварни». По данным Энгельгардта, к этому времени насчитывалось 25 крестьянских артельных сыроварен при финансовой поддержке со стороны ВЭО, Московского комитета скотоводства и ссуд земств.
«Увлекающиеся люди уже представляют себе, что вследствие устройства множества артельных сыроварен крестьяне исправно взносят недоимки, все благоденствуют,— пишет Энгельгардт.— Им мерещится, что все крестьяне ходят в сапогах и серых фраках, живут в прекрасных каменных домиках, окруженных садиками с цветущими георгинами и штокрозами. Воображение рисует картину: престарелый, убеленный сединами поселянин сидит под тенистым деревом и дрожащими руками намазывает артельное голштинское масло на ломти простого черного хлеба; внучата, с нетерпением ожидающие завтрака, состоящего из хлеба, масла, сыра и плодов, жадно следят за движением руки старика; один из сыновей режет артельный швейцарский сыр, другой с артельною сигарой в зубах читает в Gartenlaube (к тому времени все крестьяне будут знать немецкий язык, который распространится у нас вместе с гороховой колбасой.— прим. А. Н. Энгельгардта) биографию основателя артельных сыроварен Верещагина, портрет которого с Анной в петлице красуется на первой странице газеты…». Среднестатистическому крестьянину с наделом в четыре десятины молока не хватает, чтобы прокормить собственную семью, какие тут могут быть излишки для сыроварения, пишет Энгельгардт.
По данным смоленского историка А. В. Тихоновой, статья Энгельгардта в журнале, который читала вся либеральная Россия, побудила Тверское общество сельской промышленности создать комиссию (уже без Менделеева) для ревизии артельных сыроварен Верещагина. По ее итогам выяснилось, что из восьми сыроварен осталось три, а артельщиками в них были только самые бедные крестьяне, хватавшиеся за любую возможность заработать. Тем не менее комиссия поддержала начинание Верещагина, отметив, что выкупные платежи и налоги стали выплачиваться лучше. Видно, в комиссии тоже были люди, понимавшие, что можно, а чего нельзя писать про сыр.
Энгельгардт не унимался, в №5 «Отечественных записок» за тот же 1872 год он вопрошал комиссию, почему она не задалась очевидными вопросами: кто является поставщиком молока на артельные сыроварни (помещики или крестьяне), оправдалась ли материальная поддержка земства новому производству, выросла ли детская смертность там, где появились артельные сыроварни?
Еще хлеще писал о сыроделии Верещагина Салтыков-Щедрин, который в 1860–1862 годах был тверским вице-губернатором и прекрасно знал партнеров Верещагина по сыроваренному бизнесу: «Какое может осуществиться в Корчеве предприятие? Что в Корчеве родится? Морковь? — так и та потому только уродилась, что сеяли свеклу, а посеяли бы морковь — наверняка уродился бы хрен. Такая уж здесь сторона. Кружева не плетут, ковров не ткут, поярков не валяют, сапогов не тачают, кож не дубят, мыла не варят. В Корчеве только слезы льют да зубами щелкают. Ясно, что человеку промышленному, предприимчивому ездить сюда незачем».
Надо сказать, что профессор Энгельгардт был известным химиком и хорошим знакомым Менделеева, который печатал свои научные статьи в первом в России отраслевом «Химическом журнале Н. Соколова и А. Энгельгардта». За симпатии к народничеству Энгельгардт в 1870 году был сослан в свое имение в Рязанской губернии. Там он, судя по его публикациям в «Отечественных записках» спустя два года и не менее известным тогда в России его «Письмам из деревни», быстро избавился от либеральных идей «общинного социализма», который пытался внедрить Верещагин путем кооперативного сыроделия помещиков и крестьян. При финансовой поддержке своих благодетелей в правительстве и при дворе и моральной поддержке своего соседа помещика Менделеева.
А теперь представьте, что профессор Менделеев отказался бы от ревизий сыроделен Верещагина потому, что ему нужно было срочно завершать оформление приоритета на Периодическую таблицу и Императорское вольное экономическое общество поручило бы провести эти ревизии профессору Энгельгардту или Салтыкову-Щедрину. Все правильно, представить себе такое невозможно.
Со временем общероссийская дискуссия о сыроделии сошла на нет, потому что на прилавках появился собственный российский сыр, который новое поколение безымянных отечественных сыроделов производило без участия в их бизнесе крестьян, да и помещиков тоже. У Верещагина к концу века накопилось больше 100 тыс. руб. непогашенных кредитов, которые были потрачены им на бизнес-школы сыроделия для тверских крестьян, а потом и вологодских, для которых после ликвидации сырного бизнеса Верещагин стал создавать артельные маслобойни в своем родовом вологодском имении. 45 тыс. долга ему погасили из бюджета «по высочайшему разрешению», остальные так и остались висеть на нем: император был уже другой, и министры тоже. Изменились и взгляды Менделеева на крестьянский общинный бизнес. Лев Толстой в своем дневнике за 1906 год поставил его и Витте во главу списка главных разрушителей крестьянской общины ради промышленности.
Сейчас, через полтора века после описанных событий, все мелочи давно забыты и все окончательно встало на свои места. Сегодня Дмитрий Менделеев — один из величайших ученых всех времен и народов, а его Периодическую систему химических элементов, возможно, наконец официально назовут его именем. ЮНЕСКО намерено до конца 2019 года «окончательно рассмотреть вопрос о присвоении Периодической таблице химических элементов имени русского ученого-химика Дмитрия Менделеева». Николай Верещагин остался в истории отцом-основателем российского сыроделия. А это означает, что во всем, что касается сыра, они оба все делали правильно.
