Интервью с Сергеем Блюма, директором по развитию компании «Альта Дженетикс», Нижний Новгород

Источник: The DairyNews
«Молочные скептики» Михаил Мищенко и Екатерина Захарова поговорили с директором по развитию «Альта Дженетикс» Нижний Новгород о перспективах геномной оценки в животноводстве, зависимости российского рынка животноводства от импорта, ошибках и улучшении технологии.
Интервью с Сергеем Блюма, директором по развитию компании «Альта Дженетикс», Нижний Новгород

DN: Как давно Вы занимаетесь животноводством?

СБ: Я в отрасли с 1996 года. Через месяц будет 24 года. В «Альта Дженетикс» я работаю с 2013 года.

DN: По поводу «Альта Дженетикс» мы немного запутались. Есть «Альта Дженетикс» - американская компания.

СБ: Есть «Alta Genetics», офис которой в России называется «Альта Дженетикс Раша». Мы являемся ответвлением, которое работает на территории от Нижнего Новгорода до Камчатки.

DN: Вы конкуренты? Никита Гордеев зашел в этот рынок чуть позже?

СБ: Нет. Никита Гордеев – основатель этого направления в России от лица Alta. Он – руководитель нашей большой группы. Alta несколько раз заходила на рынок. Был советский приход, когда компания работала через государственные структуры. Потом был приход в 2003-2004 годах и к 2009 году было сформировано мнение, как нужно работать на рынке России. На тот момент руководителем компании был Дмитрий Посунько, - мой хороший друг и товарищ, который и вовлек меня в орбиту работы в Alta.

DN: Как вы оцениваете место «Альта Дженетикс» на российском рынке генетики? И существует ли вообще российский рынок генетики?

СБ: Конечно, рынок существует и он очень большой. Просто если мы анализируем этот рынок, то я бы его разделил на несколько частей. Есть рынок еще такого советского типа, с которого я еще начинал. Когда люди используют генетику, чтобы выполнить какие-то разнарядки. Если я – племхозяйство, то привезите мне семя, а осеменять я стану, чем хочу. Соответственно на этом «советском» рынке по-прежнему доминируют отечественные предприятия. И есть рынок предприятий, которые хотят занимать свое место в современном животноводстве на уровне мировых компаний. Это уже рынок импортной генетики или рынок быков, привезенных оттуда. На этом рынке, кстати, очень большая конкуренция. Кроме Альты, много достойных компаний, и все мировые генетические лидеры представлены в России. Это очень конкурентная среда.

DN: Назовите их.

СБ: Очень хорошо представлена на рынке РФ  компания WWS – одна из крупнейших в мире, CRI - тоже одна из крупнейших компаний в Америке, которая сегодня входит в группу Alta Представлена в РФ и компания Semex, она, наверное, имеет самую длинную историю в России, которая начинается где-то с 1996 года. Есть компании Cogent, Abs. Можно сказать, что сегодня в России представлены все крупные американские и европейские компании.

DN: Кое место среди них занимает Альта?

СБ: Если сказать скромно, то мы первые. Мы точно первые по объемам продаж, первые по охвату хозяйств, первые по компетенциям, так как раньше всех стали подходить к вопросу, что сегодняшнему клиенту нужна не только генетика. Семя - всего лишь маленький элемент успеха молочного животноводства. Хозяйствам нужен консалтинг, советы и даже руки, которые помогут это все воплотить. Ну и мы, наверное, первые по пиару.

DN: Расскажите, что такое генетика сегодня? Что такое генетика в России и генетика в мире? Существует ли между ними различие и в чем оно заключается?

СБ: Что такое генетика – все термины и определения есть в Википедии. Но я бы хотел сказать своими словами. Генетика – это тот потенциал, который заложен в животных: что ему дали предки и насколько заложенные предками границы широки. Это возможности животного, если по-другому сказать. Если мы, например, заговорим об автомобиле, то генетика это скорее большой-большой мотор. А уж ездишь ты 60 км в час или 160 зависит от твоего стиля и тех задач, которые ты выполняешь.

Вы спрашиваете, конкурента ли российская генетика? По молочному КРС совершенно не конкурентна. Почему так? Да, у нас есть свои аборигенные породы. Они интересны своим генетическим наследием, но они совершенно не интересны с точки зрения экономики. Животные, которые сегодня у нас есть, базово сформированы за счет импортной генетики. Поэтому роль генетических продаж России на внешний рынок очень маленькая. Что касается мировой генетики, то там все скрипки играет экономика. Чего сегодня не хватает нам в России – это понимания экономики.

Чтобы у нас изменить ситуацию у нас, нам нужно поменять мировоззрение: племенные организации должны понимать, что они здесь для зарабатывания денег. Значит и подходы должны быть другие, с другого ракурса.

DN: Хотелось бы подискутировать. Наши племенные предприятия тоже хотят денег заработать. И они их получают за счет государственных субсидий, направленных на племенную деятельность.

СБ: Хотят заработать и хотят получить деньги - разные вещи. Заработать – это когда ты работаешь в конкурентной среде и несешь все риски. А получить, когда тебе кто-то дал. Получать у нас многие готовы и им это интересно. А вот заработать, к сожалению, единичные компании. Такие как Альта, ВВС и другие импортные компании, работающие на рынке совершенно независимо, на свой страх и риск. А та часть полугосударственная, к сожалению, мыслит категориями - получить.

DN: У таких российских предприятий нет никакой роли в развитии генетики? Способны ли они перестроиться?

СБ: Знаете, как говорят: бытие определяет сознание и сознание определяет бытие. Многие живут еще в старой парадигме, наделенные в свое время какими-то полномочиями. И знают, что свою долю могут получить не знаниями и компетенциями, не качеством продукта, а просто надавив на чью- то мозоль. Разумеется, это понижает их эффективность. Отвечая на вопрос, почему они не могут предложить такие же продукты, скажу, что их ограничивает наша государственная система. На недавней конференции в Чебоксарах говорили, что приобрели быка за 200 тысяч рублей. Позвольте, сегодня за такую сумму можно купить не лучшую нетель.  Следовательно, для чего куплено животное? Так как деньги распределяются государством, то многие мыслят своими категориями и стараются купить не дороже и качественнее, а больше.  

Мы как-то дискутировали с заместителем председателя Правительства Удмуртской Республики Ольгой Викторовной Абрамовой на предмет того, что они к себе завезут лучших быков. Я прислал ей ссылку на аукцион в Америке, что там сегодня продают. Телку продают за четверть миллиона долларов, которая будет матерью быков. Это племенной бюджет Удмуртии за несколько лет. Там такие деньги тратить не готовы и не могут. А генетическая ценность животных, которых они покупают, на самом деле невысокая.

DN: Вся проблема в государственном подходе? Следовательно, необходимо полностью изменить законодательство, чтобы оно позволило генетической науке и отрасли развиваться? Сейчас государство контролирует предприятия, выдавая субсидии, потом с помощью надзорных органов следит за расходованием средств. Получается тупиковая ситуация. Как ее можно изменить?

СБ: На самом деле, проблема синергичная. Нынешнее законодательство в принципе базируется на советском. А в советское время не было собственников, поэтому руководствовались какими-то рамками. Мое мировоззрение перевернул один американец. Мы были у него на ферме, и я спросил, зачем вы вкладываете в генетику такие космические деньги, покупая супердорогих быков. Можно было бы скромнее все делать. Он мне ответил простой и понятной фразой: «Сергей, эту ферму я получил от отца. Со временем я ее передам своему сыну. Основное средство производства – корова. Если я буду осеменять своих коров плохой генетикой, я получу плохое стадо. В итоге оно будет не конкурентноспособное. И когда я его передам своему сыну, то я заложу то, что мой сын уже будет не конкурентноспособным. Я, как отец, могу такое сделать?». В Америке нет таких правил, как в России, так как там все определяет собственник, который сам выбирает как ему тратить деньги.

DN: Как нам это изменить и стоит ли это делать?

СБ: Скажу на примере нашей организации. Когда в декабре прошлого года у нас закончилось действие свидетельства о внесении нас в реестр племенных организаций, мы шесть месяцев не могли его получить. Без всякой внятной логики: то там запятая, то тут закорючка не стоит. Мы – одно из ведущих предприятий в России полгода не могли получить нужный документ. С одной стороны хочется разрушить такую систему, с другой, я, как юрист, против такого правового нигилизма.

Для меня ключевое решение – объединение профессионалов, которые будут жестче и активнее отстаивать свою точку зрения. Поэтому и нужны союзы, ассоциации. Важно, чтобы они не превратились в те же самые полугосударственные структуры, которые с теми же подходами, но с другой колокольни управляют отраслью. Ассоциации должны быть как в Европе и Америке, где это большое объединение маленьких хозяйств, которые, благодаря тому, что они маленькие не будут заинтересованы в олигополиях – крупных организациях с непонятными схемами. Потому что знают, что маленьким там места нет.

DN: Не все верят в результативность таких союзов. И вот почему. Пока государство выделяет деньги, следовательно, есть много людей готовых получать деньги, а не зарабатывать. Это тоже своего рода ассоциация. И они всегда будут против вас, Сергей.

СБ: Вот в чем проблемы нет, так в том, что это не быстрый путь.  Это долгое, поступательное движение. Люди объединяются в группы и отстаивают свою позицию, о таких примерах в некоторых регионах мне известно. Пять-семь человек, хозяйства которых сильно зажимали, приходили в орган власти и говорили, что готовы отказаться от племенного статуса. Потихоньку начинался диалог. Мой знакомый на Камчатке, на которого в свое время сильно давили, взял и отказался от племенного статуса. Прошло время, и он его назад получил, власти пересмотрели свою позицию, началось взаимно направленное движение.

Я за то, чтобы господдержку сводить не к компенсациям, а к стимулирующим функциям. Деньги нужно давать туда, где вы хотите получить какой-то перелом. Я, кстати, с некоторыми не согласен, например, с Олесей Смирновой из Голштинской ассоциации, которая просит денег на идентификацию. В тех хозяйствах, где мы работаем, идентификация и хороший учет давно есть. Мне это нужно для управления и тратить на это деньги не нужно. Деньги нужны для прорывных решений. Но вся проблема в том, что у власти дефицит идей. Чиновники не понимают, что такое прорывное направление, какому хозяйству что нужно. И этот дефицит идей некому восполнить, так как у нас профессионального сообщества на сегодня нет. Задача чиновника – выстроить удобные для нашей работы механизмы. В принципе чиновники оказывают нам услугу.

DN: Но не все так считают… У нас есть ассоциация производителей КРС голштинской породы. По сути, она должна предлагать прорывные идеи, о которых вы говорите.

СБ: Сложный вопрос. Скажите, Дон-Кихот работал, когда с ветряными мельницами боролся или нет? Они стараются, но сегодня их деятельность больше напоминает донкихотство, где они бьются с мельницей. Кроме того, я вижу их большую вовлеченность в работу с органами госвласти и начинают мыслить также как чиновники. Мне кажется, что ассоциации не хватает здорового радикализма, чтобы она могла твердо чиновникам сказать, что нам не нужны вы со своими решениями, нам нужны вы вот с такими подходами. Такого не хватает.

DN: Получается, что выхода то особо нет.

СБ: Не правда. Я сторонник простой человеческой истины: если хочешь изменить мир, измени сначала что-то вокруг себя. Каждый из нас, кто работает в этой отрасли, он меняет мир к лучшему. Процесс долгий.

DN: Вы верите, что это лучшее когда-нибудь настанет?

СБ: Несомненно. Я пришел в отрасль молодым, сейчас уже седой. Возможно, я это утро лучшей отрасли не увижу, но оно обязательно будет. Мы со своей стороны сделаем, чтобы оно наступило быстрее и было ярче.

DN: Вообще, субсидии нужны, поддержка от государства нужна?

СБ: По-моему, нет. Ни та, ни другая не нужны. Когда человек ничего не получает с небес, он вынужден рассчитывать на себя и сам управлять своими рисками. От этого он становится, как я уже говорил, более свободным. В нынешних условиях отрасль не готова отказаться от господдержки. Я за то, что должна быть плановая дорожная карта постепенного отказа от госпомощи. Но пока такого не произошло, я выступаю за то, чтобы те же «капексы» были стимулирующими. Нужно понимать, что сегодня происходит в отрасли и что нужно получателям субсидий. Базово я за то, что господдержка не нужна, она развращает.

DN: Расскажите, как устроена современная генетика, используется ли в наших хозяйствах? Как оцениваются быки? Что такое геномная оценка?

СБ: Если мы раньше оценивали животных, по надуманным порой показателям, внешний вид, экстерьер и так далее, то современная оценка КРС пришла к тому, что должна обозначить ту прибыль, которое животное принесет. Поэтому во всем мире основные селекционные индексы выражены в деньгах. Допустим, в Америке оценивается, на сколько дочь от этого быка за свою жизнь принесет больше прибыли по сравнению со сверстницей. Фермер сегодня не селекционирует свое животное по масти, а ведет селекцию по прибыли. Это все математика, которая строится на науке. К сожалению, наша отечественная наука очень сильно отстала от мировой. Денег не хватало, модерацию в науке играло государство, а не фермеры, которые лучше знают, что им надо. Американская наука двигается вперед потому, что работает на грантах. Их выдают ассоциации, коммерческие организации. Наука ищет коммерческие взаимосвязи, которые можно превратить в деньги.  

Существует такой момент, что мы не можем животное через год «перестроить» - сегодня на жир, завтра на белок. Селекционный базис – экономическая начинка индекса в мире пересматривается раз в пять лет, а сами индексы, например, В США и Канаде сверяются в среднем три раза в год. Есть страны, которые ведут переоценку ежемесячно. Так по молодым быкам в Америке и Европе это происходит каждый месяц. И мы можем видеть кто лидер и кто какое место занимает.

DN: Как технически происходит оценка быков? И что такое базис, который обновляется раз в пять лет?

СБ: Если упрощенно, то базис – среднестатистическая корова по отрасли за определенный год. Мы берем среднее животное с определенной продуктивностью: жирность молока, как часто болела, сколько раз осеменялась, какие экстерьерные показатели имела. Именно от этого базиса ведутся измерения, что хорошо и что плохо. Допустим в США базис по продуктивности – 12 тысяч 800 кг молока. По нему мы сравниваем своих животных. Например, дочка данного быка добавляет по удою 500 литров. Сравнение ведется не сколько всего дочка дает, а именно к генетическому базису. Это позволяет легко и четко ранжировать животных.

Про ранжирование хочу отдельно сказать. Советская система когда-то имела свой плюс, но сегодня она не позволяет расставить животных по ценности. Как сравнить дочерей быка М. и быка С.? В мире существует понятие сводных индексов – экономической ценности. Он выражен в долларах. И тогда понятно, что бык М. сегодня лучший в мире, его индекс племенной ценности 1100 долларов, у быка С. индекс племенной ценности 900. Сразу становится понятно, кто в иерархической лестнице выше.

Второй важный пункт мировой оценки – понятная система ранжирования. Быков по племенной ценности.

DN: Как происходит ранжирование, какие то анализы берутся?

СБ: У нас сегодня животные проверяются двумя способами. Первый – проверка по дочерям, где мы четко получаем дочерей от быка М. и быка С. Данные по контрольным дойкам, статистике заболеваний и экстерьеру, которые хозяйства передают в свои отраслевые организации или государственные центры, сводятся в единую систему. На их основании и происходит ранжирование и расставляется ценность животных. Учитываются также условия содержания и кормления животных. Фенотип привязывается к генотипу. Это первая оценка по дочерям.

Второй подход – это геномная оценка структуры ДНК коровы. Мы представляем, что за что отвечает и какая будет наследственность. При определенных показателях у коровы будет такой-то окрас, другая комбинация говорит об удое. Когда мы получили геном, сравнили его, мы можем предположить, еще не имея дочерей, что передаст им бык.

Поэтому вторая оценка – геномная, когда мы можем предполагать, какие полезные качества будут унаследованы дочерями этого быка.

То есть два типа оценки: когда фенотип привязывают к генотипу. И вторая, когда геном секвенируем и понимаем, что будет передаваться.

Сегодня в мире в основном преобладают быки, которые оценены по геному. Мы все хотим получать более свежую генетику, которая будет обладать как можно большей ценностью.  

DN: То есть, мы берем анализы, делаем геномную оценку, сравниваем с неким средним показателем, который находится не у нас, а в базе данных США, в голштинской ассоциации? Верно?

СБ: Да. И тут есть проблема. В нашей стране зарегулирован каждый чих, есть такие специальные организации, которые собирают кучу информации. И все племенники скажут, что конец года -  это истерия по сдаче балансировки. Но по факту мы мало что предоставляем о наших отечественных коровах. Потому что сами данные очень недостоверны по двум причинам. Во-первых, многие данные не собираются, а фантазируются, во-вторых, господдержка привязана к ряду показателей – продуктивности и так далее. В результате некоторые просто занимаются приписками. Как следствие, в России низкая достоверность фенотипических данных.

Хочу также отметить, что за последние годы в генетическом направлении сделана большая работа. Открылись центры, которые делают качественные анализы молока.  

DN: Генетика как любая наука на месте не стоит. Появляются новые технологии и методы. Какие прорывные технологии вы видите в этой сфере? И какими из них нам нужно заниматься в первую очередь, превратив в свое преимущество в будущем?

СБ: Я уверен, что прорывные технологии и в России есть. Но здесь существует такая проблема, что наши знания и разработки остаются на уровне лабораторий и не применяются массово на практике. Поддержка технологий требует денег, в России они в основном от государства.  А у государства дефицит идей и понимания того, что такое хорошо и что такое плохо.

Давайте вернемся к геномной оценке. Это новый шаг в мировом животноводстве. В 2009 году такую оценку признали в США как необходимую. А технология, кстати, была разработана еще в 60-х годах прошлого века, но тогда она была слишком дорогая и не могла применяться массово. Научные центры ее постоянно улучшали, популяризировали, а потом начался следующий этап. Крупные генетические компании Америки, правительство страны собрали необходимые средства, что позволило упростить генетические технологии, сделать их доступными для фермеров. Частный бизнес увидел в этом интерес и подогрел интерес государства к таким разработкам.

Возможно, в России что-то есть, но я об этом не знаю. Не знаю, как мы на уровне науки будем себя позиционировать. У нас таких венчурных фондов нет, которые бы участвовали в генетических технологиях, бизнес в эту сферу не идет. Кто у нас может предоставить 10 млн долларов на исследования? Давайте вместе с вашим изданием найдем в России тех, кто имеет прорывные мысли в отечественном животноводстве, тех, кто сможет найти деньги. Потому что деньги то в отрасли есть. Вот мы в прошлом месяце купили в «ЭкоНиве» лучшую телку за 1 млн рублей. С одной стороны, это кажется безумством, когда кто-то быка за 200 тысяч рублей покупает. Но мы это делаем, чтобы подогреть интерес к рынку. Когда хозяйства поймут, что можно продать свое животное не по цене мяса или цене нетели, то они будут стараться выявлять у себя лучших животных.   

Что касается прорывных технологий, то да, они есть. Речь идет о решении, которое позволяет редактировать геном КРС. К примеру при помощи редактирования генома можно получить комолых коров.

Еще очень важный параметр в оценке животного – наследуемость. Мы знаем, что за нее отвечает часть генома. Но с какой вероятностью наследственность передается. Дело в том, что при разных качествах эта наследственность бывает разной. Окрас, хвост – хорошо наследуемые признаки, а устойчивость к ряду заболеваний – очень низко наследуемый признак, и мы об этом на сегодняшний день пока мало знаем.

Поэтому настоящее – это геномная оценка, будущее – редактирование генома и получение животных с ярко выраженными позитивными качествами, которые нужны потребителю.

DN: А клонирование, что можете об этом сказать?

СБ: Клонирование, наверное, тоже одно из решений, но на сегодняшний день оно очень дорогое. И для сохранения популяции нам все-таки необходимо разнообразие. Мы все-таки очень мало знаем о себе. Возьмем такую проблему как covid-19. Кто-то болеет крайне тяжело, а кто-то нет. В первую и вторую волны пандемии я постоянно ездил по стране от края до края и количество моих контактов не сократилось. А кто-то уже по второму разу болеет. Мы не знаем у кого какая резистентность.

Если мы будем вести популяцию методом клонирования, возможно, мы выведем такое животное, что при следующей пандемии вымрет вся популяция. Я думаю, что будущее за редактированием генома, получением лучших качеств, чтобы разнообразие в популяции было.

Ценность российской генетики – большой архив данных животных – то, что лежит в банке семени КРС. Вот тут наше большое будущее. Возможно, прорыв отечественной генетики будет в том, что мы, научившись редактировать геном, сможем брать полезные участки от того, что у лежит в архивах, и выводить более интересные породы. Это мои фантазии! Или улучшать текущие породы.

DN: Вы много говорили о роли быков в генетике. А какова роль коров и как она используется?

СБ: Здесь все очевидно. Половину своего генома мы получаем от пап, а половину от мам. Раньше роль коров была очень низкая по простой причине – мы не могли оценить племенную ценность коровы, оцифровать ее, потому что, во-первых, жизнь коровы очень короткая. Во-вторых, она одна, нет мультиплицирующего эффекта. Если от быка мы могли получить 100-1000 дочерей и изучить закономерности, то от коровы сколько мы можем получить за жизнь дочерей? Пять-шесть от силы. Поэтому селекция шла по отцам. В генетике прошлого века был патриархат в чистом виде. Сегодня, имея геномную оценку, мы можем точно представлять, что передает мама своим дочерям. Генетический прорыв в Америке и Европе связан с тем, что их ученые активно выявляют племенную ценность мам и определяют, кого разводить, а кого нет. Геномная оценка матерей – это настоящее и обозримое будущее современной генетики.

В мире генотипировано 3 млн. животных по КРС. Соответственно, матерей еще очень мало. Только в США большой набор данных по самках. А в остальных странах это все-таки десятки тысяч, у некоторых сотни. Вот если мы у себя займемся этой работой, наверное, мы могли бы значимо ускорить генетический прогресс. И не быть в хвосте.

DN: Редактирование генома – технология, которая еще только развивается. Чисто теоритически можно любые свойства и показатели редактировать и получать то, что ты хочешь? Это вопрос цены и технологий?

СБ: Ну, во-первых вопрос цены, а во-вторых, попробуйте в доске выпилить пять одинаковых отверстий. Стопроцентно одинаково не получится. Сегодня технология до конца не позволяет работать «точечно». Мы, когда что-то вырезаем, то задеваем другие участки генома. Поэтому методика до конца не отработана, чтобы тиражировать. И еще раз подчеркну, в чем важно генотипирование. Чем больше мы генотипируем животных, сравниваем их с фенотипом, мы больше понимаем взаимосвязи: какие участки генома на что влияют. Я в генетике не специалист, но насколько я знаю, мы представляем 10% генома, что на что влияет, остальные куски, отрезки генома даже считаются в науке пустыми и бесполезными. Или дублирующими. А на самом деле просто мы не знаем их роль в наследовании. Поэтому иногда что-то вырезая мы не всегда можем понять взаимосвязь. Чем больше будет генотипирования, чем больше будет фенотипических данных, тем быстрее мы сможем до конца понять все взаимосвязи.

DN: Сергей, спасибо за беседу. Мы только верхушку айсберга задели.

СБ: Думаю, что да. Тем более я все-таки не профессиональный генетик. Моя задача – управление. Я старался популярно рассказать о генетике. Возможно, руководителям будет интересно знать, что делается в этом направлении. Открыть дискуссию о роли нашего государства в генетике, чтобы оно как минимум не мешало. И на самом деле руководители хозяйств должны быть в мировом тренде, понимать, куда двигать свои стада, если они не хотят все время догонять. А надо признать, что во многих вопросах, особенно в менеджменте животноводства мы сегодня достигли больших высот. Если 5-10 лет назад ты приезжал на европейские фермы и ходил, открыв рот, изучая их технологии, то сегодня приезжая на российские фермы ты понимаешь, что на них делается многое лучше. Базово мы отстаем только в генетике. В подходах, понимании технологий, менеджменте мы по многим позициям опережаем Европу и близки уже к Америке.

DN: Спасибо большое, было очень интересно!

Полное интервью смотрите по ссылке: https://youtu.be/IHSfACBKgdY

Возврат к списку

30.01.2024
В России наметилась устойчивая тенденция сокращения поголовья коров: их количество снижается ежегодно, а в 2023 году достигло исторического минимума. The DairyNews обсудил с экспертами отрасли причины уменьшения молочного стада в России. Участники рынка поделились мнением о происходящем и рассказали, как избежать катастрофических последствий для производства молока, молочных продуктов и говядины.
Читать полностью