Интервью с Сергеем Барановым, директором компании Кизельманн Рус

Источник: The DairyNews
Компания Кизельманн Рус в конце 2019-начале 2020 гг отметила десятилетие. “Молочные скептики" поговорили с руководителем компании Сергеем Барановым о перспективах переработки сыворотки, о трендах в переработке и производстве молочной продукции и секретах фирмы. The DairyNews подготовило расшифровку беседы.
Интервью с Сергеем Барановым, директором компании Кизельманн Рус

DN: Компания Kieselmann Rus известна как некий триумвират. Вы, Дмитрий Журавлев, Алексей Шеремет, потом к Вам присоединился Сергей Резуненко. Вы же все до Kieselmann Rus работали в одной компании?

СБ: На самом деле, мы больше, чем триумвират, мы команда. В этом году мы продолжаем праздновать десятилетие, поскольку компания была зарегистрирована в конце 2009 года.

Мы все пришли из разных отраслей. Я раньше работал в инжиниринговой компании, которая работала с оборудованием Kieselmann, поэтому мы с моим сегодняшним работодателем знакомы уже более 20 лет, у нас полное взаимопонимание с нашим немецким руководством. И Сергей Резуненко пришел из молочной отрасли, он ранее руководил молочным заводом. Это «Большая перемена», медынское предприятие, которое сейчас входит в ГК «ЭкоНива». Алексей Шеремет и Дмитрий Журавлев работали со мной в инжиниринге, Алексей занимался научными изысканиями, он окончил профильный университет и писал диссертацию. Дмитрий занимался банковской деятельностью. То есть коллектив был подкован со всех сторон, мы понимаем, чем живет и дышит отрасль, в этом нам сильно помогает наш образ жизни – мы много путешествуем и общаемся. Также нам сильно помогает наш немецкий аналитический отдел, который время от времени подбрасывает очень ценную информацию.

Не секрет, что любые крупные компании, которые строят планы на будущее, на годы, тщательнейшим образом собирают информацию со всех рынков, где они представлены. Мы представлены более чем в 30 странах мира, и мы тщательно собираем из них информацию. И если можно получить информацию из еще какой-либо страны, мы это делаем с удовольствием. Это позволяет увидеть объемное изображение рынка и понять, куда нам двигаться и что мы можем предложить.

DN: Мы знаем, что была какая-то история с той инжиниринговой компанией, в которой Вы работали. Расскажете?

СБ: История не является секретом. Была российская инжиниринговая компания, которую составляли специалисты, перешедшие из европейских инжиниринговых компаний, и просто специалисты в своей отрасли. История была очень туманной. Единственный владелец этой компании пропал без вести, уже больше десяти лет назад, и компания, тот коллектив, который был, перестали существовать. На сегодняшний день эти специалисты рассредоточены по рынку, это наши коллеги, с которыми мы поддерживаем дружеские и профессиональные отношения.

Для нас история владельца трагична, поскольку этот человек пользовался нашим уважением, это действительно был лидер команды, который собрал хороший коллектив, состоящий не только из коллег, но и тех, кто по-настоящему дружил. Для коллектива его исчезновение было одномоментной потерей работы. Его звали Николай Иванов.

У компании никаких проблем не было, для нас это было такое же количество вопросов, как и для вас. Мне приходилось отвечать на них и в органах правопорядка, я проходил допрос на полиграфе, так как занимал руководящую должность в этой компании. Финансовых проблем и долгов у компании не было, внутренних конфликтов тоже. Человек просто исчез накануне подписания крупного контракта. Это была общественная и личная трагедия.

DN: Правильно ли говорить, что Ваш сегодняшний коллектив родился из осколков прошлого?

СБ: Я бы не стал связывать сегодняшнюю Kieselmann и тех коллег по прошлой компании, которые сейчас существуют отдельно. Естественно, личные отношения есть всегда, но Kieselmann – это отдельная история и компания, которая не ограничивается российским офисом. У нас есть замечательный и искрометный белорусский офис, фантастическая и увлекательная команда в Великобритании, коллеги во Франции.

DN: А собственниками компании все еще являются Кизельманны?

СБ: Да, это семейная компания, и мы подчеркиваем, что она независимая, не принадлежит никакой большой транснациональной группе. И для нас важно, что принятие решения можно обсудить с самими собственниками, достаточно позвонить по телефону, пообщаться. Мы ценим это и внутри компании, и в отношении к нашим партнерам, заказчикам, знакомым людям.

DN: Какой офис самый крутой? И какой из регионов дает больший оборот для головной компании?

СБ: Самый большой оборот компании приносит внутренний немецкий рынок. Он генерирует примерно 40% оборота. У нас много направлений, мы инновационная компания. У нас есть направление, которое относится к молочной промышленности, есть направление в сыроварении, мембранной фильтрации, где мы являемся лидерами рынка. Есть инжиниринг в пивоварении, в уходе за телом – кремы и косметика. Есть твердые позиции в вине, английский офис – это производство виски. Поэтому очень сложно разделять, какой офис круче. Но по финансовым отчетам российский офис не уступает, а иногда и превосходит, европейские. Также у нас есть китайский офис, там занимаются интеграцией немецкого инжиниринга и компонентов на местный рынок. Руководитель там – хрупкая барышня с бизнес-хваткой бульдога.

Так что внутри компании нет никакой зависти, мы все как большая семья. Есть азарт: мы смогли реализовать этот проект, затем еще один и так далее.

DN: В каком регионе молочный рынок занимает наибольшую долю и где приносит больше денег?

СБ: Для российского офиса молочная промышленность – приоритет. Мы горды тем, что у нас есть технологии, которыми можем поделиться и которые востребованы. 60-65% всего нашего оборота посвящено молочной промышленности.

DN: А почему так? Может, Вы остальным плохо занимаетесь?

СБ: Россия – страна молочная. И эта отрасль на сегодняшний день самая интересная. Она самая технологичная, находится на переднем плане всех научных разработок. Это то направление, где востребованы качество, удобство, современные технологии. То, что мы можем дать рынку.

DN: То есть по внедрению инноваций молочный рынок обгоняет алкогольный?

СБ: Мои друзья уже приняли мою точку зрения, что молоко – это инновация. Потому что в советское время все было абсолютно по-другому.

DN: Не в избытке ли инноваций проблема молочной отрасли? Когда из молочных продуктов делают не совсем молочные.

СБ: Тут я не совсем согласен. За последние лет 20-30 поменялись и мы, и молочный рынок. Раньше вести документооборот было принято иначе. Приходило письмо, и его все обсуждали, думали, что ответить, составляли черновики, перепечатывали не один раз и только потом отправляли обратно. И это было нормально. Сейчас мы получаем запрос в режиме месседжера, и люди ждут, что мы подготовим ответ в режиме диалога. Отрасль – зеркальное отражение сегодняшнего темпа жизни.

DN: А в пиве разве не так?

СБ: Пивоварение – более консервативная отрасль. Из молока получается гораздо больше компонентов. И в сегодняшнем поколении мы не востребованы. Приходят современные дети, родившиеся в 2000-х. Они не хотят покупать классику, им нужно что-то новенькое. Традиционная молочная продукция будет всегда, но есть большой пласт исключительно современных вещей, которые востребованы рынком. Например, здоровый образ жизни. Это драйвер роста. Кто-то бегает, кто-то делает вид, что бегает, кто-то мечтает, что будет бегать, но все приходят в магазин и хотят видеть на полке продукты, съев которые, будет хорошо бегать. Нужны белки, другие компоненты, которые в изобилии водятся в молоке. В Европе люди начинают с удовольствием покупать пилюли, которые делают из молозива, и обсуждают, какое молозиво наиболее полезно.

DN: А причем здесь компания Kieselmann?

СБ: Мы сопричастны к этому, мы практически законодатели мод в таких вещах. У нас есть колоссальное количество технологий, которые позволяют нам на протяжении уже длительного времени оставаться лидерами по тем решениям, которые будут востребованы и сегодня, и в будущем. Это производство различных компонентов из молока, сыворотки, других молочных продуктов. То, о чем мы говорили на Молочной Олимпиаде несколько лет назад. Причем эти компоненты востребованы и в сопредельных областях – кондитерской, фармацевтической. Это отдельные виды белков, молочный сахар.

DN: Насколько российские переработчики готовы к внедрению этих технологий?

СБ: Если ты хочешь оставаться в рынке, то должен что-то делать. Мы всегда приводим пример из «Алисы в Зазеркалье», где королева объясняла: чтобы оставаться на месте, нужно бежать изо всех сил. А чтобы двигаться вперед, надо бежать еще быстрее. И это ситуация как раз для всех молочных заводов. Все наши друзья работают именно так.

Я не хотел бы их перечислять, поскольку не хотел бы никого обижать, случайно не назвав. В России более двух тысяч молочных заводов. В нашей базе данных количество контактов примерно совпадает с этим количеством.

Молочная отрасль демонстрирует оптимизм и маленький, но рост – причем в тех областях, которые диктует рынок, современных, высокотехнологичных, с сокращением издержек производства. Кто-то делает большие шаги в инновационные продукты. Риск потратить деньги впустую велик, но и собрать «земляничную полянку» – тоже.

DN: Какие инновационные продукты появились на рынке за последние пару лет?

СБ: Производство лактозы. Это хлопотное и серьезное дело. У нас прекрасные взаимоотношения с молочным комбинатом «Ставропольский». Это сложный технологический проект, которого до этого в России не было. Он сделан по всем европейским требованиям, чтобы производить современные молочные компоненты.

DN: Куда они потом поставляют свои продукты?

СБ: Насколько мне известно, в Россию импортируется 18 тысяч тонн лактозы. Это могут быть нужды фармацевтической и химической отраслей, животноводческого комплекса, где лактозу используют как кормовую добавку.

Как раз это и было отправной точкой для запуска проекта на молочном комбинате «Ставропольский». Плюс «МКС» – предприятие само по себе уникальное. Это инкубатор научных работников, которые применяют свои знания на практике.

Также есть заводы, которые сделали шаг в сторону новых продуктов – функционального питания, высокобелкового. А белок – это строительный материал для организма.

DN: Вы ведь еще занимаетесь переработкой сыворотки?

СБ: Сыворотку в 50-60-е годы назвали отходами производства. Но сейчас исследования показывают: то, что находится в сыворотке, выливать нельзя. Во-первых, это вредно для экологии, а во-вторых, в сыворотке содержатся фантастически полезные вещества. Поэтому мы даже получили у академика Храмцова официальное разрешение на использование его фразы: «Сыр является побочным продуктом при производстве сыворотки».

Но в России рынок сыворотки сложно поддается статистике. Сложно сказать, сколько мы ее производим. Можно посчитать, сколько мы производим сыра и творога, и на основе этих данных сделать подсчеты по сыворотке.

DN: А сколько сыворотки перерабатывается?

СБ: Думаю, максимум 50% из того, что производится. А возможно, и меньше, поскольку мы сталкивались с небольшими предприятиями, которые не имеют бюджета, чтобы организовать даже сбор этой сыворотки. Я понимаю, что это колоссальная проблема, но рано или поздно эти предприятия соберут свою сыворотку и будут думать, что делать с ней дальше. Возможно, они будут ее продавать, поскольку сейчас сыворотка – это уже товар.

У нас есть решение по переработке сыворотки в объеме 30-40 тонн в сутки.

DN: Много ли предприятий сейчас сливают сыворотку?

СБ: Таких уже практически не осталось. А мы решили техническую и технологическую задачу, как переработать творожную сыворотку. Россия – страна творожная, и соотношение производства творога к производству сыра в пользу творожной сыворотки. Высокотемпературные, высокоэффективные, с малым внутренним объемом – именно такие решения позволяют переработать эту самую творожную сыворотку, вернуть ее обратно в производство, сократив объемы сбросов, тотально уменьшив очистные сооружения, получив прибыль практически из воздуха. В частности, речь идет о микропартикуляции. Это то, что мы внедрили в «Любимом городе».

DN: Есть те, кто говорит, что эта инвестиция «Любимого города» никогда не окупится.

СБ: Я не видел в молочной промышленности людей, готовых потратить деньги в пустую. Мы живем к эпоху, когда слова Леонида Брежнева о том, что экономика должна быть экономной, воплотились в жизнь.

DN: Есть ли ощущение, что рынок сыворотки в России и едином экономическом пространстве уже стал профицитным?

СБ: Есть много направлений, куда мы можем применить сыворотку, в ней множество полезных элементов.

DN: Но есть один человек, который считает это несерьезным. Он уже запустил мощности по сушке любой сыворотки на корма и готов экспортировать ее по три копейки.

СБ: Прекрасно то, что человек инвестирует, строит и собирается получить прибыль. Все остальное может быть отнесено к оценочным суждениям.

DN: Есть ли в России спрос на продукты переработки сыворотки со стороны других отраслей?

СБ: Конечно. Все очевидно, продукты уже есть на полках. Мы видим, например, продукты, обогащенные белком, для людей от 60 до 85 лет. Для более старших есть другие продукты, пример тому – программа «Московское долголетие».

Мой немецкий коллега рассказывал, что в детстве помнил свою бабушку действительно пожилым человеком. Ей на тот момент было около 60 лет. Сейчас он находится в том же возрасте, но не ощущает себя пожилым. Сейчас немцы называют возраст 60 лет и дальше «вторыми 50». То есть здоровье у людей ровно такое же, есть желание чем-то заниматься, трудиться. И функциональные продукты играют во всем этом свою роль. Это белок, витаминные комплексы, альтернатива сахару. Молодежь тоже проявляет к этим продуктам интерес, хотя и классику никто никуда не денет.

DN: Кто самый крупный переработчик сыворотки в России?

СБ: Компания PepsiCo. Они занимаются творожной и подсырной сывороткой. У нас было несколько успешных проектов по обоим видам сыворотки, и я надеюсь, что мы продолжим отношения с компанией PepsiCo по углублению переработки.

На втором месте, наверное, «Молвест». Они сейчас запустили крупный проект. Также переработкой сыворотки занимается «Комос Групп». Я не буду говорить, кто из них номер два, а кто номер три, боюсь ошибиться.

DN: А PepsiCo использует всю свою сыворотку или часть продают?

СБ: Думаю, они могут делать как угодно, поскольку позволяют технологические возможности.

DN: Рынок сывороточного концентрата белка в России тоже достаточно активен. Но у нас этого продукта производится крайне мало. Почему? Это большие инвестиции?

СБ: Мы работаем над тем, чтобы его производилось больше. В любом производстве нет дорогого и дешевого. Есть вопрос: как быстро окупится. Это постулат.

Второй вопрос: если мы говорим про большие финансовые инвестиции, то насколько доступны деньги?

На одном заводе, который не использует нашу систему вытеснения, в год теряется в дренаже порядка 25 тонн сметаны, которую можно было продать. То же самое с сывороткой, надо посчитать и посмотреть, за какой срок все окупится. КСБ – тоже маржинальный продукт. Новая Зеландия его производит, а мы нет, потому что еще не успели. Мы только начинаем расти, нашему бизнесу всего тридцать лет. И каждое новое десятилетие у нас что-то свое, какие-то приоритеты, направления.

DN: Каким Вы видите молочный завод будущего, лет через пятьдесят?

СБ: Мы часто беседуем о том, что будет дальше. Думаю, классика останется, поскольку, на мой взгляд, люди не сильно поменяются. Возможно, появятся какие-то новые продукты. В частности, мы стараемся на регулярной основе принимать участие в разных научных форумах, посвященных молоку. Все ученые говорят об одном: нужно углублять производство молока. Там много всего полезного и нужного, оно поможет поправить артериальное давление, быть бодрым и свежим, с растущими мышцами.

DN: То есть будет рост производства ингредиентов?

СБ: Многие говорят об ингредиентах и компонентах молока, чтобы не было негативной коннотации. Это то самое полезное, что можно взять в нужных объемах.

Также не должно быть такого, что производителей продуктов с заменителями молочного жира сразу записывают в фальсификатчики. Нужно просто писать на упаковке честный состав, и тогда такой производитель тоже будет честным.

DN: В любом случае, как нам кажется, молочная отрасль будущего – это отрасль ингредиентов, а не традиционной молочки.

СБ: Нет, традиционная молочная продукция никуда не денется. Вы ведь не готовы отказаться от сметаны?

DN: Существует проблема доступности средств для инвестиций – в ту же переработку сыворотки. Есть ли понимание, что молочная переработка требует дополнительной господдержки? Или это все попытки присосаться к бюджетным деньгам, а рынок сам разовьется и без господдержки, достаточно лишь сделать дешевые кредиты?

СБ: Если будут дешевые кредиты, то это будут те же дешевые деньги. Значит, и развитие тоже будет. Если мы говорим про кредиты с высокими процентными ставками, то специальные программы будут приветствоваться. Я считаю замечательным, когда производства растут, развиваются и модернизируются.

Если говорить о том, как построить завод будущего, нельзя, чтобы прилетели марсиане и построили его. Завод уже есть, в будущем он будет развиваться, меняться. Что-то построится, что-то перестроится, потому что нельзя, к примеру, сказать: с завтрашнего дня – только функциональное питание.

DN: У Вашей компании много офисов по всему миру. Есть ли ощущение разного уровня развития, например, в Германии, России, Италии и так далее? Насколько динамично и в каких направлениях развивается каждая из стран? Как Вы оцениваете темпы развития в России?

СБ: Мы много ездим по миру и общаемся, но ни разу не было ощущения, что мы где-то попало словно бы на другую планету. Развиваются все, поскольку хотят быть современнее. Мы все ходим в магазин и хотим, чтобы то, что мы купили вчера и что нам понравилось, сохранилось и сегодня. Чтобы срок годности увеличивался. И это задача любого рынка.

DN: Ваша компания появилась в России 10 лет назад. И вот сегодня: на каком уровне находится Россия, Германия, другие страны? Кто растет наиболее быстрыми темпами?

СБ: Экономический рост примерно одинаковый. Но в Германии примерно 150 молочных заводов. А в России больше двух тысяч. Можно говорить о населении, о количестве единиц молочного оборудования на душу населения, и оно все соответствует. Все работает. Одна из наших миссий как раз заключается в том, чтобы позволить нашим предприятиям быть ничем не хуже, а по возможности и лучше. В каких-то моментах мы идем на опережение.

На некоторых заводах с точки зрения обслуживания и оптимизации мы зачастую опережаем немецкие производства. В плане технологий наша компания является законодателями мод, и у меня иногда возникает грусть, когда я вижу, что на том или ином предприятии нет наших технологий.

DN: Какой инновационный продукт за последний год наиболее Вас впечатлил?

СБ: Это скёр, который делают на нашем оборудовании с микропартикулятом. Нас поразил взрывной рост продаж – более 100% в год. Это низкожирный и высокобелковый продукт, который делается как раз из творожной сыворотки. Он имеет хороший вкус, полезен, функционален, причем немцы фасуют его уже едва ли не в ведра. Скёр есть ложковой, питьевой, с другими ингредиентами.

У нас есть йогурты, который выглядят точно так же, состоят из тех же ингредиентов, просто не имеют своего особого названия. Для каждого рынка торговые марки и названия должны быть свои.

DN: Где расположены мощности, на которых производится оборудование Kieselmann?

СБ: Несмотря на то, что оборудование производится в Германии, с немецкой педантичностью и качеством, мы стараемся, чтобы наше оборудование было доступно – и в финансовом плане и по скорости поставки. Поэтому компания инвестирует большие средства в складские программы, в программы технологической поддержки и так далее.

DN: Есть ли за эти десять лет клиент, которого Вы потеряли и хотели бы вернуть?

СБ: С нами никто не прощался навсегда. Даже если у нас сейчас с кем-либо нет финансовых взаимоотношений, это не значит, что мы не продолжаем общаться.

DN: В России есть подпольные заводы. Их действительно очень много?

СБ: Чаще всего мы сталкивались с тем, что адрес есть, а завода нет. Несколько лет назад мы с Сергеем Резуненко сделали такой вояж: он подготовил список заводов, которые было бы интересно посетить и о которых мы не знали, по большей части, в южных регионах. Мы проехали почти 10 тысяч километров и не раз сталкивались с тем, что адрес есть, а завода нет. Подпольные заводы есть, но как они смогут у нас что-то купить, если они подпольные? Поэтому мы всегда выступаем за прозрачность отношений и стопроцентную легальность.

DN: В связи с этим как Вы относитесь к теме маркировки молочной продукции?

СБ: Здесь я соглашусь с тем, что прозвучало на съезде Союзмолока: у нас слишком мало входных данных, чтобы о чем-то внятно судить.

Что касается контрафакта… За последнее время, когда, например, внедряли «Меркурий», мы для себя отметили, что на первых порах контрафакта стало резко меньше. Но со временем у производителей контрафакта идет адаптация, кто-то разобрался, нашел подводные входы-выходы. И тем не менее, надо отметить положительную динамику: контрафакта на рынке стало меньше. Это плюс, в том числе, благодаря «Меркурию».

DN: Вы очень много путешествуете, причем вместе с коллективом. Когда успеваете работать?

СБ: Сейчас, благодаря технике, работа стала мобильной, можно работать из любой точки земного шара. Единственное, бывают проблемы с часовыми поясами. А так – все работает, модифицируется, как по закону сохранения энергии, которая никуда не исчезает. Путешествие – это тоже работа.

DN: В каком российском регионе Вы еще не были и куда бы хотели поехать за границу?

СБ: Я не был в Японии, мне очень интересно посмотреть на их рынок. Южная Америка – тоже, мне кажется, это что-то совсем отдельное. Отдельное молочное государство, отдельная молочная планета.

DN: На Молочной Олимпиаде мы будем обсуждать еду будущего. Какая она, на Ваш взгляд?

СБ: Если человек потеряет интерес к еде как к процессу, то результаты могут быть абсолютно непредсказуемыми. Сейчас люди уже напрямую заинтересовались тем, что они едят, и с требованием сохранить вкус. Если так будет и дальше, то еда станет вкуснее, чище, полезнее, функциональнее, безопаснее и так далее.

Возможно, еда шагнет в сопредельные области. Может произойти слияние молочной промышленности и кондитерской.

Еще один момент в том, что будет расти. Есть такая компания Gira, и на одной из Молочных Олимпиад в их докладе прозвучало, что рынок, который будет расти, в Европе он уже очень плотный и жутко конкурентный, это рынок HoReCa. Несмотря на то, что там уже появляются лозунги вроде «каждой селедке отдельную бочку», он все равно прирастает. Они ищут дополнительные сегменты, где они еще могут прирасти. В России этот рынок невелик, и эта часть будет расти. Взять, например, рачительного хозяина гостиницы. Ему нужно, чтобы было недорого, и поэтому бессовестные и бездушные капиталисты могут идти в сторону того же фальсификата. А в середине находятся те, кто будет заботиться о натуральности, о свежести, полезности и функциональности продукта. Эти вещи будут востребованы рынком. И мы можем дать предприятиям те самые возможности, те самые рычаги, чтобы, оптимизировав свое внутреннее производство, они бы производили востребованную продукцию.

DN: Получается, сейчас российский рынок HoReCa мал и заполнен фальсификатом?

СБ: Фальсификат есть везде, но рынок HoReCa им не заполнен. Любая отрасль – это слепок общества, где есть и злыдни с подонками, и порядочные люди. В гостиницах мы встречались и с низкокачественной продукцией, и с такой, которую ешь и млеешь.

DN: Спасибо!

Полная версия в видео по ссылке: https://www.youtube.com/watch?v=m3174JlR1Wk

Возврат к списку

30.01.2024
В России наметилась устойчивая тенденция сокращения поголовья коров: их количество снижается ежегодно, а в 2023 году достигло исторического минимума. The DairyNews обсудил с экспертами отрасли причины уменьшения молочного стада в России. Участники рынка поделились мнением о происходящем и рассказали, как избежать катастрофических последствий для производства молока, молочных продуктов и говядины.
Читать полностью