Интервью с Игорем Барингольцем, управляющим партнером Smart Agro Solutions

Источник: The DairyNews
“Молочные скептики" побеседовали с Игорем Барингольцем и узнали особенности ведения молочного бизнеса в Израиле, цели израильской технологии производства молока и ответ на вопрос - почему в России не будут работать субсидии производителям молока без идентификации. Детали - в печатной версии интервью, подготовленной The DairyNews.
Интервью с Игорем Барингольцем, управляющим партнером Smart Agro Solutions


DN: Игорь, какое у Вас гражданство?

ИБ: Израильское и украинское. Есть российский вид на жительство, поскольку я родился и вырос в Крыму. В принципе, у меня просто нет времени получить российское гражданство. Я могу получить его на вполне законных основаниях. Но тут философский вопрос с точки зрения Пастернака и Мандельштама, и я, наверное, все-таки больше еврей русского происхождения по своей ментальной сущности. У меня нет внутреннего конфликта, я знаю, к какой культуре принадлежу. Поэтому живу и работаю здесь.

DN: Нет ли проблем с работой в России из-за отсутствия гражданства? Минсельхоз ведь отчитывается перед губернатором и ФСБ за встречи с иностранными гражданами.

ИБ: Когда я работал в Пензе, люди в погонах говорили мне, что я прохожу у них как агент, собирающий информацию о мясном скотоводстве в России. На что я спрашивал: кому оно нужно, когда его нет просто физически?

С точки зрения мер, которые государство принимает по борьбе с терроризмом… У каждого государстве есть свои методы борьбы и защиты. Они идут системно. В Израиле, например, ты не зайдешь в магазин, пока не откроешь сумку. В аэропорту каждый четвертый человек не летит, а смотрит, и именно поэтому этот аэропорт никогда не взрывался. Поэтому, я считаю, если для государства важно контролировать миграцию – это их задача, если она не мешает работе. Функция государства – защищать своих граждан.

С точки зрения «мешает – не мешает»… Я смотрю на это со здоровым цинизмом: если бы евреев не было, их надо бы было придумать. Бывает, конечно, специфическое отношение, но сейчас бытовой антисемитизм меньше, чем был в советском союзе. Толерантность в национальной политике, с моей точки зрения, сейчас высокая. Я много работаю в республиках и вижу, что татары, башкиры, удмурты и так далее любят подчеркивать свою национальную принадлежность, но при этом считают себя русскими, не отделяют себя от России, потому что тогда будут проблемы.

DN: Вы продаете израильские технологии в России, не так ли? В чем их отличие от российских и насколько они применимы на российской земле?

ИБ: Я Дейл Карнеги от молока и популяризатор этих технологий. В мире существуют три большие технологии в молочном животноводстве – европейская, американская и израильская. Везде есть свои особенности, плюсы и минусы. Любой технологический цикл накладывается на экономику той страны, в которой он работает.

К сожалению, в России из-за остатков советского союза продолжается битва за молоко, а любой человек, который занимается молочным животноводством, не доит корову, а зарабатывает деньги. В этом и заключается особенность израильской технологии и производства. Наша задача – не надоить молока, а сделать так, чтобы человек, занимающийся этим бизнесом, зарабатывал деньги. Вся технология заточена только на это.

Да, Израиль доит больше всех в мире – надой на корову составляет 12,800 кг. А все потому, что там, в их технологических и экономических условиях, корова, дающая меньше 33 кг, не рентабельна. Поэтому люди придумывают методы и технологии, как в этом бизнесе заработать денег.

Также в Израиле очень хорошо работает то, что молоко и хлеб – это социально важные продукты, и цену на молоко устанавливает государство, потому что каждый ребенок должен иметь молоко. Однако все молокосодержащие продукты – это свободный рынок. И задача государства в этом плане – выстраивать отношения с производителями и переработчиками таким образом, чтобы каждый ребенок имел возможность купить себе молока. И это никак не влияет на рентабельность производств.

DN: Как это все происходит в Израиле?

ИБ: Цену на молоко от производителя сырого молока устанавливает государство. Ежегодно Минсельхоз Израиля производит аудит нескольких хозяйств, и устанавливается минимальная закупочная цена. В ней просчитаны 10% рентабельности фермера.

DN: В России сделали бы так же, однако на результаты аудита повлияли бы несколько инвесторов, которые имеют вес и крупные фермы. Они хотят, чтобы минимальная цена была 35-38 рублей за килограмм, и Минсельхоз дал бы добро.

ИБ: Тогда давайте уточним, что такое Минсельхоз. В Израиле каждая корова доится в онлайн-режиме, поэтому в России, пока нет стопроцентной идентификации стада, ни одна субсидия работать не будет. Есть хорошая поговорка: не вор делает дырку в заборе, а дырка в заборе делает вора. Государство должно принять волевое решение и лишить тех, кто не идентифицирует скот, субсидий. Поддержка должна быть только на идентифицированных животных.

В Израиле каждая корова доится в онлайн-режиме три раза в день, и Минсельхоз ее видит. Если на ферме происходит снижение надоев и рентабельности, специалисты Минсельхоза выезжают на эту ферму, чтобы помочь фермеру вернуться к нормальным показателям. В Израиле Минсельхоз – это не только управление, которое собирает данные, а структура, призванная помогать.

Также в Израиле нет ветеринара на каждой ферме. Он один на 5 тысяч голов, но все четко выполняют его указания.

Так что нельзя слепо взять израильскую технологию и перенести ее на российский рынок. Есть вещи, которые будут работать, другие придется адаптировать, третьи не будут работать никогда, потому что в России свои проблемы. Причем вопрос даже не в климате – в Израиле 12 климатических зон, и все в порядке. Вопрос в государственной политике с точки зрения развития молочного животноводства.

Есть ли у кого-нибудь в России видение, каким будет молочное животноводство через 30 лет? Министры сельского хозяйства меняются каждые два года, а в израильском, помимо министра, есть гендиректор, профессионал, который обязан проработать 10 лет. Он со своей командой как раз и выполняет те длинные программы по развитию отрасли.

Молочная ферма на 2400 голов дойного стада должна строиться 15-20 лет. В России это делают за год, после чего вновь вводят капексы, но где насобирать 2400 голов дойного стада? В России нет маточного поголовья, поэтому его надо купить за рубежом. А там хороший скот не продают. В итоге получается, что капексы инвестор получил, а бизнеса, как такового, нет. К тому же в молочном животноводстве срока окупаемости меньше 8 лет не бывает, а банки дают кредит на 5-7 лет.

Еще пример. В России есть субсидии на молоко. Она создана для повышения эффективности надоев. Допустим, у фермера было 2 тысячи голов. Он построил ферму, и теперь у него 5 тысяч голов. Но на следующий год ему говорят: чтобы получить субсидию, он должен вырасти на 10%, а у него 500 голов сухостоя и плановая выбраковка 25%. То есть это те же 5 тысяч голов, только доится на 600 голов меньше, и фермер никак не выстоит в тех параметрах, в каких был в прошлом году. Он должен нарастить стадо, но ему говорят, что все, он не выстоял. То есть тем, кто на сегодняшний день работает эффективно и доит 10,5 тысяч на фуражную голову, не получат субсидию. Им невыгодно, они не могу себе нарисовать. А те, кто сидят, будут получать деньги. То есть субсидия сделана таким образом, что увеличивать надои невыгодно.

В молочном животноводстве есть 2 вида бизнеса. Первый – молочно-товарная ферма, завод по производству сырого молока, где Вы зарабатываете деньги. Второй – это сафари, зоопарк, где Вы ставите на входе будку и продаете детям билеты, чтобы те посмотрели на коровку. Вот и нужно определиться, что вы хотите сделать – зарабатывать на молоке или устроить зоопарк. Во втором случае можно использовать и батрачек. Но если в первом, то надо помнить, что батрачка тоже ест корма, ее нужно содержать. Это только кажется, что она дает дополнительное молоко, а на субсидиях далеко не выедешь. Субсидии – это манна небесная, которая никогда не идет в бизнес-план. В позапрошлом году на капексы подались на 9 млрд, а получили 2,5. Поэтому все, что обещает дать государство, нужно учитывать с маленькой поправкой – при наличии денег в бюджете.

DN: Вы автомобилист или пешеход?

ИБ: По работе автомобилист. Кроме того, первая моя профессия – водитель грузовика. Люблю ходить, но езжу больше.

В России я езжу на Volvo SX-90, потому что я не люблю джипов. Я вообще очень функциональный человек. Если бы я ездил по полям, то я ездил бы на джипах, а поскольку я немаленького роста, то в маленькую машину не вмещаюсь. В Израиле Вы машин больше чем на 2 литра не найдете. Там литр бензина стоит 2,5 доллара, а мы умеем считать деньги. В Израиле у меня нет своей машины, беру у жены ее Subaru, это джип, но маленький.

Если сейчас взять Москву, Калугу и еще что-нибудь рядом, то найдете всего 2 дилерских центра Subaru. Нет техников, машина просто не ломается. Она неубиваемая и рассчитана на профессионала-любителя. Но для России она мне показалась маленькой.

DN: Как назначается гендиректор в израильском Минсельхозе?

ИБ: По конкурсу. Израиль – парламентская республика, а президент – номинальная фигура. Министр – это политическая фигура, и есть стратегические длительные планы развития страны. Внутри каждого министерства сидят профессионалы во главе с гендиректором, и сам министр может оказать на процессы минимальное влияние. Весь бюджет расписан профессионалами, на что он тратится, как он управляется и так далее.

Генеральный директор назначается министром по согласованию после конкурса. Это должность, которую он занимает вне зависимости от того, кто министр. А когда его кондинция – то есть срок пребывания – заканчивается, его могут поменять. Но из-за того, что он министру не нравится, его не уволят.

Также существуют союзы – молочников, птицеводов и так далее. И они очень сильные, имеют право выдвигать своих представителей. Главный критерий – человек должен понимать рынок, на который он приходит. А любой министр в любой стране – это политическая фигура. Причем любой человек, который хочет идти в политику, десять раз подумает, потому что ответственность перед законом огромная.

Несколько лет назад один израильтянин уехал в Германию. В Израиле есть продукт cottage-cheese, это зернистый творог. Топовый продукт, для детей, но не входит в социальную корзину. И этот израильтянин в Фейсбуке написал, что в Германии, в переводе на местную валюту этот творог стоит 5 шекелей. А в Израиле его стоимость – 9 шекелей. За 3 дня вся страна остановилась – никто не покупает этот продукт, ему попросту объявили бойкот. Три основных игрока на израильском рынке поняли, что это серьезная проблема. Им хватило 3 дней, чтобы подумать, после чего они добавили в продукт 20% по весу и снизили цену на 25%. Также они извинились, сказали, что неправильно посчитали, из-за чего народ еще больше возмутился, сказал: вы нас дурили, значит, вообще не будем покупать. И в течение недели цена на этот творог упала вдвое. Регулирование рынка идет от потребителя. Общество должно быть здоровым, должно реагировать.

В российском государстве есть понятие «колея Гордеева», это программа с 2008 до 2020 года. Гордеев ее продвинул и, собственно, вытащил российское сельское хозяйство из дерьма. Если говорить глобально, то по свинине мы закрыты на 104%, по птице на 108%. Мясное и молочное животноводство у нас в принципе по Доктрине продовольственной безопасности закрыты на 74-75%. Но государство за это время вложило не меньше 2 трлн, и оно, как эффективный собственник, тоже считает свои деньги. И возникает вопрос: посчитало ли оно свою отдачу за эти десять лет?

Мы закрылись по свинине на 104%, но каждый год она растет в цене на 30%. Что получил потребитель? Вкладывая деньги, государство, как эффективный собственник, выполняет социальную функцию. Следовательно, свинина на полке должна быть дешевле для конечного потребителя. Но этого не произошло. Многие винят в этом АЧС, но количество умерших животных не сравнимо с вводом новых комплексов. Для чего даются затраты на капстроительство? Чтобы снизить нагрузку на бизнес, чтобы это было эффективно и он вкладывал часть своих денег.

Собственник вносит 20% и 80% государство, субсидируя кредит. Он получает деньги по цене ниже инфляции. Собственник получает деньги за 2,5%, а инфляция у нас – 4-5%. То есть деньги обесцениваются, пока он строит комплекс. По сути, ему и кредит отдавать не надо, он с точки зрения инвестора вложил 20%, окупил их в первые 2 года. Кредиты дает компания, а собственник получает дивиденды. А где тогда государство как эффективный распределитель средств? Когда в Минфине просчитывают строительство комплексов, все учитывается таким образом, чтобы вся поддержка путем налогов и так далее вернулась государству через 10 лет. Много ли вернулось?

DN: Почему Вы работаете здесь, раз в Израиле хорошо, а в России плохо?

ИБ: Во-первых, в России не плохо. У меня есть знания и компетентность, благодаря которым я могу делать молочный бизнес успешным. Я работаю для людей, которые хотят доить не 5, а 12 литров и зарабатывать на этом деньги, и при этом не имею никакого отношения к государству. Я вообще считаю, что бизнес должен быть как можно дальше от государства. Должна быть какая-то регуляция, но подальше от начальства, поближе к кухне. Поэтому я и приехал сюда – я знаю, что здесь есть возможности для реализации тех проектов, которые реализованы в Израиле. Здесь я могу помочь людям заработать деньги и заработать сам.

DN: То, что мы увидели в АПК «Продовольственная программа», нас просто покорило.

ИБ: Я продаю знания, умения и навыки – то, что в России покупать не хотят. Есть разные технологии, но они не будут работать, пока их не внедрят. Автоматизация и цифровизация постепенно входит в сельское хозяйство, за последнее время продано множество доильных залов. Вопрос в том, что 70% из них не работают с точки зрения управления стадом. А для того, чтобы их внедрять, надо покупать мозги. На сегодняшний момент ни один из аграрных вузов России не имеет материальной возможности обновить свою материально-техническую базу. Нигде не стоят современные системы управления стадом, управления кормлением, развития генетического потенциала. То есть у них нет денег на развитие. Все преподаватели – теоретики старой школы, которые были в учхозах 20 лет назад.

Мой бизнес как раз и заключается в том, что ни один космический корабль без подготовленного экипажа не полетит. Я и готовлю этот экипаж.

Второй момент – то, как у нас строят. Мы приняли за константу то, что специалистов в технологическом цикле молочного животноводства у нас мало. Согласно программе, должно было быть 560 тысяч скотомест к 2020 году. Это получается 100 ферм по 2400 голов. Я в России знаю человек пять, которые могут управлять комплексом на 2400 голов – именно руководителей. И то им приходится заниматься просветительской деятельностью, потому что инвесторы не хотят двигать проекты.

Одним из двигателей, лично для меня, являются не только деньги, но и возможность реализации каких-то вещей. Мне небезразлично, что останется после меня. Все-таки я кадровый офицер, заканчивал военное училище еще в советском союзе, дослужился до майора. И нас учили тому, что мужчина реализуется в каких-то делах. Я знаю, что могу принести пользу в тех областях, которыми владею.

DN: Чем Вы гордитесь в молочном животноводстве?

ИБ: Хотя бы тем, что Институт молочного рынка, с которым я постоянно дискутирую, когда-нибудь сделает Топ-50 по эффективности, а не по объемам сырого молока. И когда это будет сделано, Вы увидите, что 75% этого Топа работает на израильских технологиях. «Молвест», АПК «Продпрограмма», брянская «Дружба» и так далее. Шведская компания «ДеЛаваль» работает на двух системах управления – «Аль-Про» и «Навигатор», обе они произведены израильскими компаниями. И я горжусь тем, что израильские технологии востребованы.

DN: Получается, Вы создаете новые кадры в молочном животноводстве?

ИБ: Это одна из моих задач как популяризатора технологий. Молочное животноводство – очень долгосрочный бизнес. Один из моих специалистов сказал даже, что это не бизнес, а образ жизни.

Есть много других более простых направлений бизнеса, с меньшими сроками окупаемости. Но это мой образ жизни, хотя я знаю, что не стану здесь миллиардером. В моем понимании Россия без деревни умрет.

Государство – это не бизнесмен, у него есть социальная нагрузка, оно должно думать о том, как сохранить жизнь на селе. Для того чтобы построить жизнь там, надо вырастить поколение Y. Но надо понимать, что они не будут жить в грязи, им нужны компьютеры и так далее. Значит, надо создавать те технологии, в которых интересно работать. Система управления Afimilk имеет 600 таблиц и возможность формирования 2500 отчетов по управлению стадом. Кого Вы за нее посадите?

У нас в ПТУ учатся 3 года, а в Израиле курсы на сварщика – это 6 месяцев.

DN: А например, поваров учат, как проходить проверки. То есть обучение построено на изучении СанПиНов и других регулирующих актов. А как правильно готовить – это все потом, и в итоге повара не умеют готовить. По сути, они должны стоять со сковородкой за плитой и практиковаться…

ИБ: В молочном животноводстве есть более простой пример. Есть 5 параметров, которые позволяют достигать эффективности. Содержание, ветеринария, кормление, генетика и управление. В Татарстане по статистике 480 тысяч голов дойного стада. Там, где я сейчас работаю, средняя продолжительность – 3,1. Если мы берем 4 лактации, то ежегодно 120 тысяч коров надо обновлять, ремонт стада. Все компании, которые работают на российском рынке в прошлом году завезли 57 тысяч голов скота. Как в таком случае дойти до рентабельности в 7-8 тысяч, если генетика 5-тысячная?

Чтобы перестроить систему, в моем понимании, не должно быть племенных репродукторов. Должны быть племенные животные. На многих мегафермах ставят «карусели». Это хорошая технология, но она подразумевает до 40% выбраковки стада. Значит надо каждый год покупать 40% животных. В Америке это делается так: отдоил 2 лактации, продал корову на мясо и на вырученные деньги купил нетеля. У них там нетельные фермы, сами производители молока скот не выращивают, и технология работает.

А в законе о племенном деле РФ нет понятия «нетельная ферма». В том году мы хотели создать нетельную ферму на 10 тысяч голов, потому что в России просто физически нет хозяйств, которые продают хороших нетелей. Вот оно, видение того, что будет с молочным животноводством через 30 лет.

«Колея Гордеева» хотя бы была понятна. А что делать теперь – неизвестно.

DN: Расскажите о своем видении на 30 лет. Куда должно идти российское животноводство?

ИБ: Оно отличается от официального. Я считаю, что все, что делается в сельском хозяйстве России, делается по методу молодых офицеров советской армии. Они приходят в армию и вдруг понимают, что не они руководят ротой, а деды. Тогда они выбирают главного деда и назначают сержантом, с условием, чтобы все было тихо. И у него порядок, и дед, что хочет, то и делает.

Вот и в животноводстве государство выбирает пул определенных людей, которые обеспечивают продовольственную безопасность, и дает им «зеленый свет». Но рынок так не строится, и в моем понимании будущее за средними и мелкими предприятиями. Я не понимаю, как можно управлять стадом в 77 тысяч голов. Во всем Израиле 120 тысяч голов дойного стада, в разных климатических условиях и технологических циклах. Но я не могу работать с мелкими и средними предприятиями, потому что у них не хватит денег, чтобы оплатить стоимость моих услуг. А государственная политика направлена на мегафермы, потому что они думают, что те смогут накормить 150 млн человек. Я не знаю, посмотрим.

Вопрос в другом. Если крестьяне не начнут кооперироваться, их не станет. Не надо держать на каждой ферме по ветеринару, платите одному специалисту, который будет объезжать 5 ферм. И фермерам будет дешевле, и ветеринар будет нормальный. Нужно объединяться в кормлении, закупках.

DN: Что мы увидим в кормовом центре в Кировской области в рамках автопробега «Дорога молоку»?

ИБ: Кормовые центры стоят во многих регионах России. Если рассматривать кормовой центр отдельно, то это, прежде всего, управленческое решение. Оборудования для производства кормов придумано не так много: стационарный миксер, прицепной, самоходный. Идеология кормового центра в том, что все проблемы бизнеса создаются на стыках. Что происходит во многих хозяйствах России: корма выращивает агроном, а кормит зоотехник. И они очень любят упрекать друг друга в непрофессионализме. Пока идет эта дискуссия, денег у собственника нет, коровы стоят голодными, молока, соответственно, тоже нет. Чтобы убрать эту проблему, мы создали понятие «технолог по кормам», он же руководитель кормового центра. В Израиле 28 кормовых центров, которые кормят все 120 тысяч голов дойного стада.

Что включает в себя работа руководителя кормового центра… Первое – определять в какой стадии вегетации косить сочные и грубые корма. Второе – закладка кормов в яму. Третье – ответственность за сохранность кормов в яме, за мониторинг рынка кормовых ингредиентов, за рационы, за управленческую работу по получению кормов, привозу, смешиванию и развозке, за технику. То есть вся система управленчески находится в одних руках. Вы очень правильно тогда подчеркнули, что это служба доставки еды. И на сегодняшний момент, если у человека 1000 голов дойного стада, ему не нужно громоздкое оборудование. В принципе, миксер – это и есть кормоцех на колесах. Но он технологически рассчитан на стадо в 600-800 голов.

Неважно, какая техника будет там стоять. В Кирове, например, израильская. Важна сама концепция того, что Вы хотите сделать с кормлением.

DN: Спасибо!

Полный выпуск смотреть по ссылке. https://www.youtube.com/watch?v=o5imnBd_Sj0

Возврат к списку

30.01.2024
В России наметилась устойчивая тенденция сокращения поголовья коров: их количество снижается ежегодно, а в 2023 году достигло исторического минимума. The DairyNews обсудил с экспертами отрасли причины уменьшения молочного стада в России. Участники рынка поделились мнением о происходящем и рассказали, как избежать катастрофических последствий для производства молока, молочных продуктов и говядины.
Читать полностью