Анжуйская нежность: интервью с Ивом Корвазье
DN: Господин Корвазье, как образовалось хозяйство GAEC Du Lаthan?
YC: Если обратиться к истории, существовало три хозяйства – три стада, которые в 1991 году объединились в одну группу. Владельцев изначально было шестеро, сейчас мы работаем вчетвером: кто-то ушел на пенсию, кто-то уехал. Каждому из нас, таким образом, принадлежит 25% собственности. В прошлом году один из наших соучредителей отправился на отдых, пока что замены ему мы не нашли.
DN: Насколько ферме необходим еще один соучредитель?
YC: Мы пребываем в поиске – работать с партнерами гораздо проще, чем нанимать людей. У совладельцев больше ответственности, они активнее вкладываются в хозяйство. Тем не менее, полностью от найма отказаться невозможно – к работе на ферме мы привлекаем еще девять сотрудников. Я и сам выйду на пенсию через два года, но меня заменит сын.
DN: Как юридически называется партнерство и сколько в округе таких партнерств?
YC: Такая типично французская форма объединения фермеров называется GAEC – объединенная группа сельхозпроизводителей. Во Франции их очень много, часто это семейные объединения. В GAEC каждый совладелец должен иметь равную долю и работать на равных основаниях с другими. Если вы захотите к нам присоединиться, вам нужно будет инвестировать достаточные средства и трудиться с нами наравне. Это напоминает колхоз с частными лицами, которые им управляют.
DN: Членами каких ассоциаций является GAEC Du Lаthan?
YC: Мы входим в FNPSMS, также являемся членами FNSEA – Национальной федерации сельхозпроизводителей, этакого общенационального профсоюза. У нас есть также ассоциация для закупки материалов и оборудования: ее члены вскладчину закупают оборудование и совместно его используют. То есть, в нашем хозяйстве есть и собственные трактора, и общая техника – собственность кооператива. Мы платим за пользование, в основном, за каждый час. И используем в зависимости от наших потребностей.
DN: Из чего складывается деятельность фермы?
YC: Основное направление – разведение молочных коров. Кроме того, мы занимаемся переработкой молочных продуктов, делаем йогурты и сыры, что составляет примерно 30% всего производства. Часть хозяйства отводится на производство семян кукурузы, фасоли и рассады клубники. А еще занимаемся злаковыми – примерно 30-40 га засеиваем пшеницей. Всего в распоряжении фермы 330 га.
DN: Сколько животных содержится на GAEC Du Lаthan?
YC: Мы держим 450 животных голштинской породы, из них примерно 200 голов – дойное стадо. В год по надоям на корову приходится порядка 9 тыс кг молока, в день стадо дает около 5-6 тонн молока. Ежедневный надой на корову – в среднем 30 кг молока.
DN: Из каких составляющих формируется рацион животных?
YC: Кормление мы выстраиваем по следующему рецепту. В день каждая корова получает 20 кг кукурузы, 10 кг сорго, 1-2 кг люцерны, 1-2 кг влажных зерен, 3-4 кг сои и разных злаков.
DN: Почему именно сорго?
YC: Сорго содержит другие сахара, это растение, которое требует меньше влаги. Урожайность сорго ниже, чем урожайность кукурузы, но именно сорго помогает закрыть пробелы, когда нужно выбирать между кормовой и семенной кукурузой. Если мы выращиваем кукурузу на семена, то в этот момент мы не можем выращивать силосную кукурузу. Для семенной кукурузы нужна изоляция.
DN: Предпринимали ли попытки чем-то заменить силосную кукурузу?
YC: Мы не думали менять рацион в этом направлении, потому что кормовая кукуруза очень хорошо усваивается. У нас в целом засушливая зона, а кукуруза дает необходимые материалы и вещества и устраивает нас по рентабельности и себестоимости. Хотя организация рациона – вещь индивидуальная. Хозяйство через 20 километров может строить свое питание иным образом.
Могу сказать, что проблемы были в самом начале, лет 20 назад. Тогда переваримость нельзя было назвать оптимальной и мы начали вплотную работать над рационом. Сейчас мы срезаем кукурузу вместе с зеленой массой, да и стебли стали толще, чем раньше.
DN: Каков объем сырья, направляемого на переработку?
YC: В день на переработку уходит порядка 5-6 тонн сырья – фактически весь объем производства. В год производится примерно 1 млн 800 тыс килограмм молока.
DN: Каковы качественные показатели молока и каким образом оно проверяется?
YC: Часть продукции мы анализируем сами, часть проверяет независимая государственная лаборатория. Что касается показателей: 4,3 – жирность, 3,2-3,4 – белок.
DN: Сколько лактаций проходит корова и какой тип осеменения практикуется на ферме?
YC: В среднем на одну корову приходится 2,5-3 лактации, осеменение происходит искусственно на ферме. Мы закупаем сперму и храним ее также на ферме.
DN: Закупаете ли Вы коров, выращенных после пересадки эмбрионов?
YC: Раньше мы вели такую практику, но сейчас к ней не прибегаем. Почему? Потому что тогда за счет этого мы могли продавать более хороший продукт, но теперь цена на эмбриональных коров сильно снизилась, рынка больше нет. Ситуация выровнялась – у эмбриональных коров больше нет преимущества. Это история о качестве и генетической ценности, которая раньше казалась более интересной, потому что фермеры стремились получить высококачественных коров. Теперь же у всех хорошие коровы. Если взять популяцию на общемировом уровне, семья одна и та же, с общими предками.
DN: Что происходит, когда корова на вашей ферме заболевает?
YC: Если мы фиксируем, что корова нездорова, мы сразу же изолируем ее от остального стада, а молоко отделяем и утилизируем. В случае, когда животное не получается вылечить, его уничтожают. Коров, которые не дают молоко, мы отправляем на бойню в Анже. Важно, что в таком случае нужно выдерживать ограничение по антибиотикам: перед тем, как отправиться на бойню, корова не должна принимать антибиотики в течение двух недель.
DN: А кто лечит ваших коров?
YC: Мы приглашаем ветеринара, который работает в поселке. Антибиотики используем только если корова больна, когда у нее температура. Мы можем колоть их сами, но с разрешения ветеринара – он подписывает специальную бумагу. Также мы всегда заполняем регистр, в котором указываем причину применения антибиотика, сколько дней мы его кололи и в какие конкретные дни. Каждый раз после удоя мы проверяем молоко на месте и направляем на внешний контроль, чтобы убедиться, что не осталось следов антибиотиков. Кроме того, мы не используем ни премиксы, ни пробиотики.
DN: Как менялась численность поголовья последние несколько лет?
YC: Последние десять лет количество голов в нашем хозяйстве держится на стабильном уровне.
DN: Как Вы оцениваете меры государственной поддержки?
YC: В общем и целом, государство нам немного помогает, потому что цены на злаки устанавливаются на мировом уровне. Но в большей степени мы рассчитываем на нормы европейского союза, средства, которые мы получаем в рамках общей европейской сельскохозяйственной политики. Это делается для того, чтобы уравновесить международный рынок, потому что если помощи не будет, то сельское хозяйство во Франции зачахнет.
DN: Насколько весома помощь в денежном эквиваленте?
YC: У каждого хозяйства свои измерения. История берет начало в 80-90х годах, тогда килограмм пшеницы во Франции было дороже производить, чем продавать. Международная, то есть мировая цена на килограмм пшеницы была ниже себестоимости. Чтобы фермер мог зарабатывать на жизнь, выращивая пшеницу, необходимо было ему помогать, причем, такой тренд проявлялся по всему миру. Если продавать кукурузу по цене 130 евро за тонну, то ничего не заработаешь. Что касается себестоимости, она равняется около 1000 евро за гектар.
DN: Есть ли проблемы со сбытом молока?
YC: Могу сказать, что мы всегда реализуем весь объем производимого сырья. Другое дело, по какой цене – она может быть хорошей или не очень хорошей. Емкость одной цистерны – 10 тонн, еще одна цистерна установлена в сыродельне. Забираем молоко каждые два дня и если в выходные не перерабатываем его на собственном заводе, объём больше 10 тыс литров мы отправляем на хранение в сыродельню.
DN: Как построена логистика?
YC: Товар по трем основным направлениям – в школы, магазины, рестораны – я развожу самостоятельно 4-5 раз в неделю. Под словом «товар» я понимаю сыры и йогурты, которые мы производим на заводе на территории фермы. У такой продукции есть свой бренд – «Douceur Angevine». На долю бренда приходится примерно 30% сырья, все остальное молоко валом направляется в Lactalis для производства продукции бренда «Президент».
DN: Расскажите, пожалуйста, о бренде «Douceur Angevine».
YC: «Производители молока с 1902 года» – как видите, написано на упаковке. Название марки («Douceur Angevine») переводится как Анжуйская нежность. Столица региона – город Анже. Поэт Проспер Мериме в одной из своих новелл рассказывает о деревне, которая находится неподалеку. По сюжету герой находится в путешествии и вспоминает об Италии и той самой «анжуйской нежности». Нам повезло, мы успели запатентовать это название.
DN: Идет ли продукция фермы на экспорт?
YC: Наша продукция направляется на экспорт, но куда конкретно, сказать сложно: молоко валом забирает Lactalis и далее оно расходится по разным странам. До России наша продукция не доходит, для нас это серьезная проблема. Когда Франция приняла политику санкций, мы ощутили это на себе. Сельскохозяйственный сектор страны «просел», в России же – напротив поднялся. Хотя русские коллеги и говорят, что дела идут не очень хорошо, молоко в России подорожало.
DN: Как относитесь к модернизации и какой примерно процент бюджета отводится на обновление производства?
YC: К вопросу модернизации мы подходим очень ответственно. Во-первых, стараемся максимально сократить расходы, как можно больше продуктов или кормов производить самостоятельно и не закупать у внешних поставщиков. Во-вторых, много усилий уходит на соответствие производства экологическим нормам: это требует инвестиций в новые системы по утилизации навозной жижи, на переработку навоза. Сложно вычленить цифру в процентном соотношении, но в год на соответствие экологическим нормам уходит ориентировочно 25 тыс евро. При этом годовой оборот всего производства равен 1 млн евро.
DN: Не думали о биогазе?
YC: Думали, но такое нововведение требует больших инвестиций и работы. Чтобы биогаз был рентабельным, нужно утилизировать навоз, туда же кукурузу и так далее. А во Франции на это смотрят косо.
DN: А что скажете насчет доильных роботов?
YC: У нас 200 дойных коров, робот стоит слишком дорого и вероятнее всего не окупится. К тому же, есть коровы, которым роботы не нравятся – с ними нужно проводить отдельную работу. «Елочка» нас вполне устраивает. И коровы довольны – это видно по надоям. Вдобавок мы развлекаем их музыкой, поэтому в доильном зале всегда хорошее настроение.
DN: То есть, французские коровы выбирают современные хиты?
YC: Такую музыку выбирают работники, но коровы не против. К тому же, они не входят в профсоюз и не могут принимать участие в решении этого вопроса (улыбается).
DN: Спасибо за беседу!
Интервью подготовила Ольга Воробьева
