Интервью с Павлом Грудининым, гендиректором “Совхоза им. Ленина"

Источник: The DairyNews
“Молочные скептики" в первом выпуске V сезона передачи побеседовали с главой “Совхоза им. Ленина" Павлом Грудининым на острые темы, обсудили будущее сельского хозяйства и молочного производства, подняли вопросы ЭВС, сухого молока, цены и получили ответ, спросив, “какой он, Путин?”


DN: Павел, Вы сами ушли из правления Союзмолоко или Вас попросили?

ПГ: Сам. Впервые я подумал, что надо покидать это правление, когда на последнем собрании перед Съездом мы обсуждали взносы. И Евгения Уваркина начала говорить: «Что для фермера эти пятьдесят тысяч? Это один раз в ресторан сходить». У меня встали дыбом волосы, я понял, что правление Союзмолоко оторвалось от нормальных производителей. Плюс, там обсуждались такие вопросы как стоит ли принимать ЭФКО, какие квоты дать переработчикам и, самое главное, где взять деньги, чтобы работало правление и сам союз.

Как Вы знаете, Съезд был перенесен с 5 на 6 февраля – по той причине, что не мог участвовать министр. Но ведь Съезд не для министра, а для тех, кто производит молоко. Но, как выяснилось, мы стали подстраиваться под министерство. Раньше было не так: если человек мог, то приходил, а нет – значит нет.

Министерство пытается подмять под себя все союзы. Также кое-что произошло перед Съездом. Сначала министерство выдвинуло идею слить два союза, что было очень правильным решением, поскольку два мнения по одному вопросу – это очень тяжело. Затем было совершенно непонятное для меня и несогласованное с правлением Союзмолоко решение сделать Штефана Дюрра сопредседателем. Никто не мог объяснить, зачем это нужно. При этом решении я не присутствовал, но могу сказать, что это желание шло не от правления, а «сверху». А это уже не союз.

Остальные решения, как создание Союза экспортеров зерна, не из гражданского общества, а «сверху». И у меня сложилось впечатление, что министерство не хочет спорить с союзами, потому что у него нет аргументов, но есть желание эти союзы контролировать и командовать ими.

Поэтому для меня назначение Штефана Дюрра сопредседателем было первой ласточкой. Когда назначается руководитель холдинга, у которого львиная доля господдержки (из шести миллиардов господдержки три – его), то становится понятно, что правление превращается в контролируемый исполнительный орган власти, а это совершенно не соотносится с моими принципами. Я считаю, что союзы должны быть независимыми от министерства и говорить ему правду в глаза.

Это подтвердилось сразу после Съезда, потому что раньше позиция председателя Даниленко в отношении ЭВС была негативной –  Штефан Дюрр стал говорить, что ЭВС – это наше будущее.

Кроме того, я узнал, что правление после Съезда приняло решение, что каждый член должен внести взнос не меньше, чем полтора миллиона рублей. На что пойдут деньги, будут решать без нас, поскольку бюджет утверждается правлением. Но для любого мелкого и среднего производителя отдавать такие деньги просто для того, чтобы сидеть в правлении, в кругу крупнейших производителей, бессмысленно. У крупнейших производителей совершенно другое понимание жизни, на мой взгляд он вредят и производству молока, и сельскому хозяйству. Не каждый переработчик хочет стать производителем молока, но каждый производитель хочет стать переработчиком. И все они практически уже стали переработчиками.

DN: Штефан Дюрр стал председателем Союзмолоко не случайно?

ПГ: Нужен управляемый человек, который руководил бы Союзмолоко. Позиция Союзмолоко долгое время вызывала раздражение в министерстве и Россельхознадзоре. Это было противостояние.

Десять лет назад Союзмолоко был союзом именно производителей. Но потом получилось так, что крупные переработчики вошли в союз, и в итоге сейчас практически не осталось производителей.

DN: То есть мелким производителям не место в Союзмолоко и практически не место вообще на рынке?

ПГ: Не так. Я говорю, что Союзмолоко стал представлять интересы крупных производителей и переработчиков, которые получают львиную долю господдержки. Я предлагал Штефану Дюрру завязать взносы в Союзмолоко от уровня господдержки. Мы знаем, что в России фермеры получают 2% от суммы господдержки, хотя производят гораздо больше продукции, чем эти же 2%. Но львиную долю господдержки получают агрохолдинги, и когда они захватывают правление, то становятся заложниками системы. Если они начнут выступать против министерства, которое дает им деньги, то, скорее всего, будут отключены от господдержки.

Я вообще считаю, что министерство и все наше развитие через агрохолдинги – это глубоко порочная система, которой нет в мире. Весь мир борется с централизацией сельхозпроизводства. У наш же стремятся к тому, чтобы мелкие предприятия вымерли, а остались крупные, так называемые стратегические.

DN: Вам не кажется, что мы идем путем социализма?

ПГ: Нет, социализм никогда такого не допускал. Помните огромное количество колхозов и совхозов? Они никогда не управлялись из центра. Были объединения, но каждое предприятие было индивидуальным.

Все было разбито по районам, и районные сельхозуправления имели даже больше власти, чем руководство наверху. Тогда формировалась совершенно другая аграрная политика. Сейчас все агрохолдинги очень закредитованы, а тогда им бы не позволили жить не по средствам.

Плюс – захваты земель. Вы знаете, как крупные агрохолдинги делают это. Все это будет иметь последствия через десять и более лет.

DN: Это похоже на мягкую степень национализации. Сейчас Штефан Дюрр скупает большое количество хозяйств, сильно закредитовывается, причем основной его кредитор – государство.  

ПГ: Как только господдержка станет по литру молока или по гектару, все агрохолдинги сразу рухнут, но земля останется в чьих-то конкретных руках.

Почему Америка, Европа не дают централизовывать хозяйства таким образом… У них есть законы, которые не позволяют это делать, потому что конкуренция и развитие для них главное.

Что касается “капексов”, то белорусы, например, дают 3% годовых, но всем. У нас – 5%, но не всем, только по списку, в который нужно попасть.

DN: А если бы Вы сейчас были на месте Штефана Дюрра?

ПГ: Я бы никогда не был на его месте, потому что я против агрохолдингов в принципе. Агрохолдинги – это та же самая пирамида, они должны все время иметь крупные проекты, чтобы заполучить больше господдержки и кредитов. Если их сейчас от этого отключить, они рухнут.

DN: Но ведь государству проще вложить деньги в одно предприятие, в развитие его инфраструктуры и так далее. Как распределить деньги, которых не хватает, по всему селу? Это же нереально.

ПГ: Чиновнику удобно, но неудобно государству. Государство, прежде всего, беспокоится о своей территории. Если говорить об укрупнении городов и центров, то мы фактически теряем территории. На ферму нужно прийти в 5 утра, она должна располагаться в отдалении от большого города, нужно заготовить и привезти корма. Комплексы, где больше 2 тысяч голов – это экологическая проблема для всего района. Государство все время спрашивает про навозоудаление, но ничего не дает. Поэтому найти производственные силы где-то в отдалении от крупного города сложно.

Но вся Европа делает по-другому. Там считают деньги, но заботятся о людях. Поэтому фермер, который живет в 200 км от Мюнхена, живет не хуже, чем жители Мюнхена. Он не чувствует себя обделенным, потому что доходы фермера равны доходу горожанина, а может, и превышают. То же самое в США.

И все это построено государством, оно вложило деньги в инфраструктуру, но оно обслуживает всю территорию. Наши чиновники уделяют внимание только агрохолдингам.

DN: В каком случае наша политика будет похожа на европейскую?

ПГ: Возьмем Бразилию. У них есть два министерства – министерство сельского хозяйства и министерство сельских территорий. Первое занимается крупными производителями, которые работают фактически на экспорт. Второе – средним и мелким производителем, обеспечивают их жизнеспособность в неравной конкурентной борьбе. Причем фермеры там получают более крупную поддержку, чем агрохолдинги.

У нас много молочных заводов, которые производят молочную продукцию, но при этом не покупают молоко.

DN: Почему Вы выступаете против ЭВС?

ПГ: Потому что это ничего не дает. Уже больше 6 месяцев работает система ЭВС. Какие у нее плюсы? Сергей Данкверт лично говорил мне, что как только мы внедрим ЭВС, не придется больше платить ветслужбам и заполнять множество бумаг. В итоге мы продолжаем платить ветеринарам, у нас удвоился весь учет. Теперь нужно дополнительно вносить маркировку, четко указывать тару. Это такой бред, но при этом фермер может написать, что отгрузил 10 тонн молока, в то время как в действительности отгрузил 5 тонн. Это нельзя проследить.

Ни в одной стране мира, которая является крупнейшим производителем молока и производит гораздо больше, чем мы, такой системы не существует. Но во всех странах есть идентификация скота.

Молочный союз – это люди, которые должны предлагать то, что выгодно отрасли. У нас племенные хозяйства, а вообще должны быть племенные животные. Мы как будто забыли, что находимся в едином экономическом пространстве, где записано, что до 2008 года мы должны были победить лейкоз КРС. Что мы сделали, чтобы выполнить нормы, которые сами на себя взяли? У нас половина коров лейкозные.

В целом, все глупые административные барьеры вредят, а не помогают. Сейчас идет спор, что ввести – маркировку или ЭВС. А фермер в Германии вывозит свое молоко в центр города и просто ставит бочку. Никакой ветсертификат ему не нужен. Это молоко забирает переработчик – и все. Все моменты учитываются на этапе дойки.

Во-вторых, государство все время обманывает. Мы в едином экономическом пространстве. И я предлагаю: давайте помогать нашим молочникам, хотя бы по примеру белорусов. Иначе мы проигрываем конкурентную борьбу. У них нет таких крупных агрохолдингов, но есть общая поддержка молочного животноводства.

DN: Но в Белоруссии сейчас тоже не очень хорошо…

ПГ: Ну а где сейчас хорошо? Время от времени и в Германии, и в Голландии бывает плохо. Молоко – это живой товар, цена на него то падает, то поднимается. Но там государство регулирует так, чтобы фермер не разорился. У нас же – главное, чтобы не разорился агрохолдинг. Но при этом они все равно разоряются. Но это не логично, потому что вся система была построена на откатах, заносах и распилах. Я как-то спросил одного из руководителей Россельхозбанка, когда этот банк еще был честным, как они считают бизнес-проект на любую молочную ферму, если не знают конечных параметров: цены на молоко, расходов на электричество и других составных частей себестоимости. В России они вообще плавающие, причем количество требований растет.

Белоруссия поставила у себя 300 роботов Лейли. А в России их всего 250. Видно, что разговоры о модернизации и сама модернизация – это две большие разницы. На самом деле, молочники России находятся в очень тяжелом положении.

DN: В одном из интервью Вы говорили, что мы пережили Скрынник, Ткачева… А Патрушева мы переживем?

ПГ: Конечно, переживем. Каждый новый министр приходит со своими целями. Если Вы назначаете директором совхоза механика, то он развивает тракторный парк, если агронома, то он развивает растениеводство, если животновода, то он развивает животноводство. И если министром стал банкир, то вся господдержка, скорее всего, уйдет через банки аффилированным структурам, потому что те умеют отдавать откаты.

Россельхозбанк в течение долгого времени был в коррупционных скандалах. Если государство не видит среди кандидатов на пост главы минсельхоза ни одного человека, закончившего аграрный вуз и имеющего практический опыт, это плохо. Нельзя поручать руководство отраслью непрофессионалам. Сейчас идут разговоры о том, что рядом со всеми молочными заводами, расположенными в городах, надо строить локальные очистные сооружения. Где взять на это деньги, где найти землю, как это все построить и сертифицировать? Люди просто написали, что стоки надо принимать по-особому, а разбираться с этим аграриям.

DN: Кто на Вашей памяти был хорошим министром сельского хозяйства?

ПГ: Гордеев. Несмотря на то, что он окончил железнодорожный вуз, всю жизнь работал в сельском хозяйстве.

DN: Но именно при нем началась кампания против сухого молока.

ПГ: Я и сейчас бы ее поддержал. Есть восстановленное молоко, а есть живое.

DN: Но ведь по ГОСТу тот же йогурт не бывает без сухого молока.

ПГ: Можно разработать ГОСТ, но есть и ТУ. Мы долго бились, когда Роспотребнадзор говорил, что “живое” молоко вообще нельзя продавать. Во всем мире можно – у нас нельзя. На фермах Германии и Голландии есть молокоматы, но никакого пастеризатора вы там не обнаружите.У нас же молоко не киснет потому что очень чистое.

DN: На мой взгляд, проблемы в АПК начались именно с Гордеева, потому что борьба с сухим молоком инициировала борьбу с молоком в принципе.

ПГ: Неправда. Гордеев боролся не с сухим молоком, а за то, чтобы маркировка была отдельной для восстановленного молока. Еще одна заслуга Гордеева, что он в качестве одного из национальных проектов записал поддержку сельского хозяйства. И если бы не он, у нас сейчас вообще была бы китайская еда везде.

DN: После санкций у нас был курс на импортозамещение, потом на экспорт. Первое было ориентировано на поддержку аграрного рынка в целом – мелких предприятий, средних и так далее. Когда начался курс на экспорт, мелкие и средние хозяйства ушли на задний план, и основная поддержка сейчас идет в сторону крупных. Насколько это правильно, насколько реально? Правда ли, что на мелкие предприятия сейчас наплевать?

ПГ: Первый миф, что страна поставила перед собой задачу импортозамещения. Президент абсолютно некомпетентен в этих вопросах. Импортозамещение возможно, когда есть конкурентоспособная продукция. Из-за рубежа мы получаем продукцию с себестоимостью, в которой львиную долю составляет господдержка. Поэтому она конкурентоспособна. Наша продукция неконкурентоспособна, потому что у нас административные барьеры, составные части себестоимости растут и другие факторы.

Аграриям пообещали, что после закрытия рынка им будет счастье. Но когда это случилось, сразу вдвое подняли кредиты, при той же господдержке. Во-первых, поддержка обесценивалась из-за курса доллара: найдите оборудование для молочной отрасли, которое стоило бы в рублях. Во-вторых, запретили поднимать цены на продукты.

Поэтому никакого импортозамещения не было. Мы закрыли ввоз импортного молока и открыли ввоз пальмового масла. Все это хлынуло на рынок, не дало резко поднять цену, но угробило смысл производства продукции для импортозамещения.

Второй миф – это так называемая экспортная составляющая. Я сказал одному чиновнику из Минсельхоза: если вы хотите увеличить экспорт продукции в тех же ценах до 45 млрд долларов, то должны увеличить производство сельхозпродукции. А для этого нужно распахать новые земли, дать новую технику, модернизировать производство, на 40 млн тонн увеличить производство продукции. Иначе мы перестанем есть вообще, а все, что производим, будет вывозить и выполнять «майские указы» президента. Это глупость.

В феврале я был на крупнейшей мировой выставке «Фуд Логистик» в Берлине. Там видно, как мы занимаемся экспортом. На выставке идет сортировка не по отраслям, а по странам. И я видел два больших павильона Италии, два павильона Франции, полтора павильона Голландии. Азербайджан, Узбекистан, Украина. А павильона России не было. Продукцию выставили три организации. Одна из Калининграда – сок и яблоки, вторая из Нижнего Новгорода с хорошими контейнерами для овощей и третья – трейдер. И о каком экспортном потенциале может идти речь?

Да, мы можем вывезти зерно, но надо вывозить продукты переработки. А у нас для этого нет технологий, мы даже не можем вывезти картошку.

DN: Такое ощущение, что все, что делается сегодня, – очковтирательство.

ПГ: Это очевидно. Наш президент ошибается. Ошибки руководства на 90% связаны с тем, что ему неправильно докладывают, не показывают всю картину. И для этого есть структура правительства, в которой должны сидеть профессионалы. Нужно, чтобы Минфин не командовал министрами, а наоборот: отраслевые министры говорили, как нужно делать. Должна быть госпрограмма для стимулирования людей, нужно вкладывать деньги в развитие территорий, нужно перестать стягивать людей в город и дать им возможность жить на территориях, у нас для этого есть все ресурсы. Животноводство в Белоруссии получает в разы большую поддержку, чем наше.

Недавно были разговоры, что нужно построить ОРЦ. Это как-то повлияло на экономику сельского хозяйства? Нет, потому что если в ОРЦ лежат бананы, нашим сельхозпроизводителям от этого ни холодно, ни жарко.

Я своим работникам всегда говорю: если все хорошо, коллектив молодец, если все плохо – начальник дурак. Поэтому – чем хуже у нас, тем больше будет виноват президент. Но его задача – подобрать такие кадры, которые смогут вывести страну на совершенно новый уровень. К сожалению, мы сейчас не производим ничего, мы находимся в технологической отсталости, 80% наших комбайнов морально устарели. Росстат врет, а потом рассказывает, как врал 10 лет назад.

Совхоз имени Ленина производит с каждой коровы по 10900 литров молока. Это не приписки. У нас самая модернизированная ферма, Лейли нам говорили, что мы входим в 200 фирм в мире по успешному роботизированному доению. И мы действительно, не покупая импортного скота, но, к сожалению, пользуясь генофондом зарубежных быков, достигли отличных показателей на наших коровах. Мы не получили на это ни копейки бюджетных денег, но тут понятно, что у нас особая политическая судьба, поэтому мы помогаем себе сами.

Другое дело, что когда вы приезжаете в агрохолдинги, вам показывают одну ферму, а затем другую – за которую Сталин бы расстрелял.

DN: Значит, все-таки можно развивать молочное животноводство без господдержки?

ПГ: В близких к Москве территориях – да. У нас больше возможностей. Меня перед выборами обвинили, что мы много земли сдаем в аренду. Это не правда, мы не сдаем землю в аренду, но когда Газпром предлагает проложить газопровод через наш участок, то платит нам за издержки, рекультивацию и так далее. Сумма получилась большой, мы смогли купить роботов lely (стоимость одного робота – 12 млн рублей). Роботы для нас выгодны, хотя производство молока – нет, потому что накладные расходы растут быстрее, чем цена на молоко. Сейчас цена опять падает, потому что у людей нет денег и потребление натуральных молочных продуктов схлопывается.

DN: Сейчас цена еще на пике.

ПГ: Какой пик, когда нас уже уведомили, что в ближайшее время будет сокращение цены? 30 рублей – это хорошая цена, но у нас лучшее молоко. Съездите в регионы, узнайте, где там продают дороже 22 рублей. Поэтому сейчас уже время не производителей молока, учитывая, что все накладные расходы увеличиваются.

DN: Вы видели Путина?

ПГ: Первый раз – в 2000 году, но он меня не запомнил, потому что нас было 600 доверенных лиц. А второй раз – 19 марта прошлого года, после выборов. Я рассказал ему, что проехал много регионов, что все, о чем говорят по телевизору, неправда.

DN: А какой он, Путин?

ПГ: Уставший. У него загорелись глаза, только когда он стал говорить о внешней политике. Когда говорили о внутренних проблемах, он был отрешен, хотя выслушал всех. Надо отдать ему должное, я бы не вытерпел. Вопрос не в том, как Вы относитесь к человеку, а что получилось в результате его деятельности. Я не могу сказать, что производство стало развиваться или бедных стало меньше. Наоборот, мы сейчас в той ситуации, когда власть и народ сильно разделены. По большому счету, это катастрофа.

DN: Вам не кажется, что Союзмолоко в новом формате – это еще один шаг в отгораживании людей от власти?

ПГ: Я с этого и начал. Когда олигархи и чиновники схлопываются вместе, - а я убежден, что все изменения в Союзмолоко были согласованы в министерстве, - вы не дождетесь защиты интересов молочников. Можем дождаться защиты интересов крупных производителей молока – олигархов.

DN: А разве раньше ситуация была иной?

ПГ: Даниленко пригласил меня в союз, потому что кто-то должен представлять интересы мелких и средних производителей. Новое правление начало с того, что потребовало полтора миллиона – за то, чтобы я бился с этими олигархами и мне слова не давали.

Когда говорят крупные производители, они боятся сказать лишнее, чтобы не потерять господдержку и не рухнуть. Поэтому никогда крупный агрохолдинг не будет спорить с министром.

DN: Может быть, нужна альтернатива, настоящий союз?

ПГ: В России и в мире все союзы создаются при поддержке государства. Другое дело, что государство говорит, что нуждается в ином мнении, дает через союзы господдержку и кредиты, но собирается контролировать союзы. Желание власти контролировать все, в том числе – общественные организации, привело к тому, что их не стало.

Господдержка совхоза имени Ленина – 2%. Если Вы считаете, что это господдержка, то над нами вся Америка и Европа будут смеяться.

DN: Ваш прогноз… Что станет с молочным бизнесом через пять лет?

ПГ: Да ничего не станет. За последнее десятилетие, по данным того же Росстата, сельское хозяйство лишилось трети трудоспособного населения. Конечно, отток будет продолжаться, потому что жить в таких ужасных условиях, где нет ни Интернета, ни медобслуживания, ни детсадов со школами, невозможно. Но кто-то все равно останется, Агафья Лыкова в тайге все равно будет как-то жить. Будущее наше не радужно, потому что президент сказал сделать рывок, а куда его делать – никто не знает. Ни одна страна мира не поднимала сельское хозяйство за счет экспорта.

Кормить людей качественной продукцией, дать им денег, чтобы они могли эту продукцию покупать, – вот основная задача. Если вы передадите доходы Газпрома или Роснефти людям, они будут покупать качественную продукцию, а у нас появится возможность ее производить. Тогда мы сможем конкурировать с Западом и что-то вывозить. А пока что это бесполезно. Германия, например, производит на 30% больше молока, чем ей нужно, и живет за счет экспорта в том числе, но она может демпинговать. А когда нам самим не хватает 5 млн тонн молока, о каком экспорте может идти речь?

DN: За счет Белоруссии…

ПГ: Ну, Белоруссия нам везет не только свое молоко. То есть, она привезет нам не свое молоко, мы его примем, а потом тоже вывезем? Так что ли?

Наверное, какая-то логика у министерства все же есть. То, что мы разместим повсюду экспортных представителей и это будет считаться поддержкой АПК, это примерно то же, как если мы дадим банкам деньги и тогда сельское хозяйство будет радо, потому что это господдержка.

DN: Тогда какой должна быть господдержка экспорта?

ПГ: Прежде всего, дать возможность на внутреннем рынке производить продукцию с доходностью, чтобы себестоимость была ниже продажной цены.

На последних Молочных сессиях Артем Белов выразил надежду на увеличение производства молока. Но через минуту добавил: сейчас ситуация такая, что себестоимость растет быстрее, чем продажная цена. Соответственно, это убыток, а в таком случае, откуда надежды на увеличение производства?

Вторая задача, согласно Доктрине продовольственной безопасности, – это экономическая доступность потребления.

Третье: когда ты наполнил внутренний рынок, то говоришь, что хочешь на экспорт. Тогда государство, путем синхронизации карантинных условий, межправительственных договоренностей о площадках, берет и делает так, чтобы тебе было выгодно вывозить сельхозпродукцию. На той же выставке я узнал, что в Китае все расходы, связанные с командировкой, размещением продукции и так далее, покрывает государства. Вот оно занимается экспансией экспорта, потому что стимулирует производителя выехать за рубеж.

DN: Вы можете как чемпион молочного рынка рассказать о своих рекордах? Личных, производственных и так далее?

ПГ: Мы имеем самую модернизированную на сегодняшний день ферму, с роботами четвертого поколения. У нас лучшее европейское качество молока, что признано всеми нашими партнерами, в том числе компанией Эрманн. Кстати, сейчас Эрманн пытается сертифицировать свои продукты для Китая и везет делегатов на нашу ферму. Проходят дополнительные проверки Россельхознадзора, которые мы с честью выдержали, несмотря на то, что наш директор язык за зубами не держит. И Эрманн внесла нас в список лучших мировых поставщиков молока.

Lely тоже возит к нам делегатов, показывает, как нужно строить работу с роботами. В Америке Lely появилась недавно и продала уже тысячу роботов. В России эта компания уже шесть лет и продала двести пятьдесят. Понимаете, насколько разный уровень господдержки? Американцы ведь тоже за свои деньги роботов не покупают.

Мы достигли лучшей продуктивности коров за всю историю совхоза, и я думаю, мы первые во всей Московской области. У нас прекрасные показатели по воспроизводству скота, мы готовы продавать телок, причем они не уступают импортным по продуктивности.

Также мы самое крупное предприятие по производству земляники. У нас новейшие технологии, и, несмотря на то, что мы находимся в зоне рискованного земледелия, идем в ногу со временем. Все новое, что придумывают в мире по производству земляники, у нас либо уже есть, либо готовится к эксплуатации.

Мы начали выпускать сыр и везде на передовых позициях, к нам ездят учиться. А в прошлом году совхозу исполнилось сто лет.

DN: Считаете ли Вы Ваше участие в прошлогодних выборах личным рекордом?

ПГ: Это, скорее, антирекорд, потому что то, что происходило после выборов, вообще не поддается объяснению. У совхоза сейчас столько проблем из-за российской политической культуры, и они продолжают появляться. Но это опыт, то, что не убивает, делает нас сильнее.

DN: Спасибо!

Полный выпуск смотрите на youtube-канале The DairyNews по ссылке.

Информация о предприятиях, упомянутых в статье:


30.01.2024
В России наметилась устойчивая тенденция сокращения поголовья коров: их количество снижается ежегодно, а в 2023 году достигло исторического минимума. The DairyNews обсудил с экспертами отрасли причины уменьшения молочного стада в России. Участники рынка поделились мнением о происходящем и рассказали, как избежать катастрофических последствий для производства молока, молочных продуктов и говядины.
Читать полностью