Бессилие «Доброты»

Источник: vsp.ru
Денисыч подслеповато поморгал своими выцветшими синими глазами и сказал: «Так приезжайте ко мне в «Доброту». И рассказал, что он уже двадцать лет строит под Усть-Ордой собственную крестьянскую общину.
Денисыч сам вышел на «Иркутский репортёр». Сначала звонил, взахлёб рассказывая в раскалившуюся телефонную трубку про гармоничное развитие личности, поиски и осознание себя в мире, развитие нового мышления и возвращение к корням. Пришлось резко осадить его, объяснив, что газета не занимается публикацией философских концепций. Денисыч не сдался. Напросился на встречу, принёс кучу брошюр и компьютерных дисков – он оказался высоким крепким стариком со сбитыми широкими ладонями землепашца и с длинной совершенно седой бородой библейского пророка. Пришлось ему снова объяснять, что для читателей интереснее дела, а не мысли, и если он строит что-то своими руками – давайте поедем и посмотрим. 

БЕРТ КОРК 

Денисыч подслеповато поморгал своими выцветшими синими глазами и сказал: «Так приезжайте ко мне в «Доброту». И рассказал, что он уже двадцать лет строит под Усть-Ордой собственную крестьянскую общину. Перед поездкой «Иркутский репортёр» стал собирать информацию, которая уже появлялась об этом чудике в СМИ. И выяснилось, что про него много и охотно писали и местные газеты, и московские журналы. Пик публикаций приходился на 2008–2010 годы. Обычно циничные и недоверчивые коллеги-журналисты переходили на восторженные эпитеты – Денисыч предложил уникальную модель коммуны, соединив традиционное крестьянское хозяйство и реабилитационный центр для всех отверженных. Но, попав в старую, заброшенную и вновь отстроенную деревню Хойто-Батхай в ста километрах на северо-востоке от Иркутска, мы увидели нечто сильно отличающееся от идеального пейзанского существования осознавших себя полноценными личностями бывших заключённых, бомжей, алкоголиков и наркоманов. Огромное и прекрасно отлаженное фермерское хозяйство производило впечатление пустынного, заброшенного и от этой безлюдицы нежизнеспособного. «Иркутский репортёр» попытался разобраться, что случилось с прекрасной мечтой одного деятельного человека и что её может ожидать в ближайшем будущем.

Библейский персонаж 

Жизнь Александра Любимова – это путь раскаявшегося грешника, который полжизни провёл в праздности и пороках, а в один прекрасный день и миг открыл для себя Бога и подчинил свою жизнь Служению. Разница в том, что в этот прекрасный день Денисыч открыл не Бога, а Идею, как можно полностью изменить не только свою жизнь, но и жизни окружающих. Но к этому водоразделу своей судьбы он шёл долго и трудно. 

Он родился в Краснодаре в 1939 году. Вскоре началась война, отец ушёл на фронт и навсегда исчез из жизни ещё неразумного ребёнка – словно его и не было. Их с матерью отправили в эвакуацию на Урал, и в 1943 году мать умерла от какой-то болезни – это он уже помнит, но очень смутно. Он с дальними родственниками перебрался на Донбасс, прожил там около десяти лет и в четырнадцать отправился бродяжничать – как он сам говорит, «путешествовать». Ещё долгих десять лет он вёл безалаберную жизнь «перекати-поля»: менял места и работы, из шахт Донбасса перебрался на заводы Днепропетровска, оттуда – в Одессу, потом был совхоз рядом с Байконуром. Сменил кучу работ – был слесарем, токарем, электросварщиком. Жил бездумно, порхал, как ночной мотылёк, и всё время пил, бухал, злоупотреблял алкоголем. 

Так случайно, бессмысленно он попал в 1962 году в Иркутскую область. У него был билет в Краснодар, у друга – на Дальний Восток. Сев в поезд и открыв первую бутылку, он и сам не знает, как сменил курс. Не хотелось расставаться с дружбаном… Проверили билеты и ссадили его только на вокзале города Иркутска. Он и не расстраивался: на руках была дефицитная в этих местах профессия вальщика на «Дружбе» – вальщика леса с допуском работы электропилой, тут же нашлись какие-то случайные знакомые, которые присоветовали тёплое местечко, и, в следующий раз вынырнув из состояния полного опьянения свободой и алкоголем, Денисыч осознал себя в посёлке Усть-Ордынский работником совхоза. Было ему всего 23 года, и весь мир существовал для него одного.

Разгульная жизнь продолжалась ещё десять лет на новом месте – так же, бездумно, он женился на такой же весёлой и пьющей бабёнке, прижил сына, работал, пил и в ус не дул. Всё изменилось внезапно, одномоментно, и сам Александр Любимов отчётливо помнит этот день – это было сразу после рождения его второго сына Сергея. 2 августа 1971 года он проснулся с жуткого похмелья и сказал себе: «А что дальше? Так жить нельзя!» Он повернулся на другой бок и стал думать: а как? Думал несколько дней, не вставая с кровати. Что пора бросать пить, курить и блудить, было самой простой мыслью. Нужно было вырываться из этого замкнутого круга – вскоре он ушёл от жены, может быть, именно тогда осознав простую истину, которую потом заложил в основу своей концепции: в своих пороках ты виноват сам, но удерживает тебя в них твоё привычное окружение. 

– Книг я не читал, думал сам. Ну, бросил я пить и курить. Воспитывал ребёнка, стал работать. А что дальше? Нарколог мне не поможет, должен сам себя заново строить. Тут же друзья каждый день пытаются на прежние рельсы вернуть, – вспоминает Денисыч. – Я много думал, какой образ жизни нужен. И нашёл его у предков.

Додумался Александр Любимов до того, что мир вокруг – порочный и полный соблазнов – изменить нельзя. А значит, нужно создавать свой, и образец придумывать не надо, он существует, но прочно забыт. Это крестьянская община, где у мужчины и женщины веками расписаны их роли и место в обществе, где ребёнок приходит в мир осознанным решением родителей, смотрит на старших и идёт через все этапы здорового взросления – от несмышлёныша, всеми любимого, до убелённого сединами деда, всеми почитаемого и уважаемого. Всё на виду, и жизнь правильная, простая и понятная, впитываемая с молоком матери и проходящая незыблемо через поколения и поколения. 

– Я понял, что у нас разорвана эта связь. Вот даёт государство «детские» деньги на рождение, а дальше ему дела до ребёнка нет. Родители рожают бездумно – появился ребёнок, и ладно, пусть растёт. Так появляется дурное семя, вброшенное в этот мир, и ничего хорошего потом из этого семени не выходит – так оно и плодится, как сорняк… 

Но до того, чтобы начать строить здоровое общество собственными руками, Александру понадобится ждать ещё двадцать лет.

Нефермер 

К тому переломному времени, когда над страной задули новые ветра и запели другие песни, теоретическое обоснование своей концепции у Денисыча уже давно было готово – нужна собственная, автономная крестьянская община, живущая по своим старым и мудрым законам, в правдивости, трезвости, трудолюбии и раскаянии. Последний пункт был едва ли не главным – Денисыч понимал, что никаких новых стерильных людей из пробирки ему найти не удастся, нормальные люди из своей нормальной жизни к нему в общину не пойдут, а значит, придётся работать с больными, убогими и отверженными. 

У него к началу девяностых была новая, непьющая и очень правильная жена, четыре ребёнка – два сына и две дочери, пчелиная пасека, трактор и «уазик». Всё что нужно. И Денисыч, на волне развития фермерства, стал присматривать себе земельный участок в окрестностях Усть-Орды. 

– Я стал мыкаться – нет свободного пая: там взяли, там уже поделили. Наконец Сергей Комолинов, тогдашний начальник земельного комитета округа, предложил мне эту землю, – неторопливо рассказывает о своих мытарствах Денисыч.

На этот участок никто не польстился – земля за заброшенной деревней Хойто-Батхай, в чистом поле, сплошь заросшая кустарником. Зимой 1991 года он поставил на участке баньку, к весне перевёз пчёл. Работал один – жена не поняла концепции, отказалась переезжать с насиженного места от работы учителем, и они без скандала расстались, точнее, разошлись. Дети оказались неблагодарными – сыновья пили, старшая дочь стала убегать из дома. 

– Помогать – нет, не помогали, это неверное слово. Они «принимали участие» – время от времени приезжали, поработают день – и начинают пить, – вздыхает Денисыч. – Я же говорю – зачал их ещё в прежней жизни, дурное семя.

И понемногу он стал создавать свою общину для других – ездил в Иркутск, разговаривал с бомжами на вокзалах, приглашал жить к себе, рассказывал про очищающий крестьянский труд, про возрождение, про независимость от внешнего мира и пороков. Отверженные к нему, прямо говоря, не ломились, но весть о блаженном, который предоставляет кров, пищу и бесплатные сигареты, расползлась по окрестностям быстро. И весной 1993-го у него появился первый жилец, Слава. Уже в тот момент в принципе было ясно, что эксперимент выдаёт нерасчётные результаты.

– Слава был хронический алкоголик, по характеру очень взбалмошный. Мог выпить за вечер четыре бутылки водки. Я ему говорю, что работать надо, – он злился, кричал, хорошо хоть не дрался, – печально рассказывает Денисыч. – Кое-какие работы он делал, но некачественно. Он прожил у меня восемь лет, его тягу к водке я переломил, но пиво он продолжал пить. Зато стал заниматься самообразованием, увлёкся столярным делом, делал колодки для обуви, выписывал из Москвы себе специальные журналы. 

После прихода Славы люди пошли толпой. Это были такие же отбросы общества – алкоголики, наркоманы, бывшие заключённые, бомжи. Но концепция не работала. На сегодняшний день через общину «Доброта» прошло более двух тысяч человек. Кстати, эту цифру Денисыч озвучил приезжающим журналистам несколько лет назад – а значит, этот поток людей окончательно иссяк. Из этих двух тысяч половина отсеивалась сразу, за несколько дней. Денисыч предлагал комнату, свежее бельё и одежду, бесплатное питание и сигареты, всё, что необходимо для жизни. Давал несколько дней, чтобы прийти в себя, а потом говорил: пора себя обеспечивать, работать на благо общины, обустраивать её, все возможности найти работу по душе есть, научим, только работай, будь полноправным членом этого общества. 

Идеалистичные представления Денисыча о природе человека раз за разом разбивались о реальность. Бомжи не хотели работать. Не хотели учиться. Они отдыхали, отъедались и исчезали – вольная жизнь им была дороже систематического труда. Наркоманы приходили в себя после ломок и с первым румянцем на щеках сбегали, полностью громя комнаты – и из своей гнилой натуры, и из выработавшейся привычки прихватывать с собой всё, что можно продать. Денисыч показывает комнаты, где они жили – в огромном доме, со стороны похожем на часовню, есть уютные комнатки-кельи со сломанной мебелью,  выдранной электропроводкой, свинченными розетками и патронами для лампочек. Алкоголики оставались подольше, но они после нескольких попыток работать опять уходили в запои, скандалили, дрались, пропивали всё, что попадалось под руку.

Чем дальше, тем было не только меньше людей, приходящих в «Доброту», – они становились хуже. Мы сидим с Денисычем в летней кухне. Алёна, живущая у него уже семь лет, готовит ужин. Вкусно пахнет свежим хлебом – он печётся за стенкой. Денисыч говорит: раньше, в 1990-х, 

люди, которые к нему приходили, были более дисциплинированными и ответственными. Это понятно, поддакивает «Иркутский репортёр»: тогда многих нормальных людей выбросило на окраину привычной жизни и они были готовы работать, чтобы вернуться в неё. Да, подтверждает Денисыч, многие жившие у него встали на ноги, обзавелись семьями, своим бизнесом. Иногда приезжают к нему. Никогда ничем не помогают – они торопятся наверстать упущенное, не до сторонних проектов.

А сейчас приходят дети того самого «дурного семени» – те, кто с детства привык ничего не делать, пить, колоться наркотиками, у них своё представление о свободе, это полная вседозволенность без минимальных обязательств. Они уже не способны жить нормальной жизнью, их представления о семейном укладе полностью разрушены. Им не нужно работать, чтобы обеспечивать себя собственным трудом, – их всем обеспечивает улица.

– Я же не фермер. Фермер – это коммерсант, который хочет нажить денег со своей земли. Я – крестьянин, для меня труд на земле и есть то, что меня обеспечивает. А ко мне приходят эти нищие духом и спрашивают: вот я на тебя работать буду, ты мне сколько денег заплатишь? Почему «на меня»? Ты же на себя работать будешь. Тебя твой труд прокормить должен, зачем тебе деньги – на наркотики и водку? Власти должны помогать, а они говорят: «Ты рабовладелец!» – с горечью рассказывает Денисыч. 

– Таким, как вы, обычно церковь помогает, – деликатно замечает «Иркутский репортёр».

– Да ладно вам! – сердито отмахивается Денисыч. – Меня и так уже проверяли на предмет религиозной пропаганды. А у нас никакой религии, только крестьянский труд. Попы, если и приезжают, плюются да открещиваются: раз не двигаешь у себя православие – значит, ты сектант, едва ли не еретик… Сейчас все поделились на богатых и бедных. Богатые обжираются, половину выкидывают. Бедные это на помойке подбирают, питаются, считай, тоже хорошо. Зачем им работать? Зачем им строить свою жизнь, если можно жить как голубь при зернохранилище?!

Ответить нечего. Это вопрос, который Денисыч задаёт сам себе.   

Крест на горе

Мы идём по Доброте – так называется не только община, но и сам населённый пункт. По сути это деревня и совхоз, выстроенные неукротимой волей одного человека. Шестьдесят гектаров пахотных земель, 120 – пастбищ и сенокосов. Шесть с половиной – собственно населённый пункт с домами, коровниками, мастерскими. Десять коров, двадцать телят – больше держать не позволяет дефицит рабочих рук. Своя пилорама, столярная мастерская, несколько тракторов и комбайнов. Всего не перечислишь. Каждый год хозяйство производит 30 тонн молока, две тонны мяса, 52 тонны овса, 40 тонн картофеля. Могли бы больше. Некому. В январе был пожар – третий за время существования центра восстановления. Каждый раз поджигали свои. Последний был самым болезненным – не потому, что уничтожил дом за пятнадцать миллионов. Потому, что он уничтожил жилой и рабочий ресурс «Доброты» – в огромном каменном доме с подвалом были ульи, швейные мастерские, общая кухня, жилых мест на полсотни человек.

– Раньше в месяц приходило до 58 человек. Напивались – я их штабелями в машину грузил и увозил в Усть-Ордынский. Их там в милицию не принимали, и они обратно пешком шли двадцать пять километров, – вспоминает «дни весёлые» Денисыч. 

Сейчас в «Доброте» живёт всего тринадцать человек: сам Денисыч, два сына, две невестки, внук Ромка – трудный подросток, Алёна-повар, доярки Наташа и Оля, ещё несколько человек. Все постройки сделаны с любовью, добротно, на века. В чистом коровнике Оля доит вернувшихся с пастбища коров. Заметив корреспондентов, начинает остервенело материться:

– Ездите, фотографируете, а толку никакого. Этот идол напился и дрыхнет с утра. Я вот тоже сегодня напьюсь, завтра весь день валяться буду – это дело?!

Дрыхнет с утра Вовка – мужик, который приходит «помогать» из Усть-Ордынского. Он тяжело ворочается в темноте каморки при коровнике и требует, чтобы его не фотографировали. Денисыч беззащитно улыбается. Силой он ни на кого не воздействует принципиально. А что делать – не выгонять же человека?! В этот момент он не похож на главу крестьянской общины – скорее на коменданта общежития, у которого буйные студенты творят всё, что заблагорассудится. А работать некому. 

– Вы разговаривали со своими постояльцами. Что они вообще от жизни хотят? – задаёт банальный вопрос «Иркутский репортёр».

– Да ничего, – бессильно пожимает плечами Денисыч. – Говорят: «Лучше бы меня мать в ляжках удавила, никому я не нужен». А приходят сюда – и единственное желание свалить все свои проблемы на кого угодно, лишь бы самим не думать. Они – люди без батарейки. Пока показываешь, что делать, – стоят, слушают, учатся. А отойдёшь – у них завод кончается. Опускают руки, уходят, всё бросают. Из всех, кто здесь побывал, в лучшем случае сто человек вернулись к нормальной жизни – так они вернулись, ушли обратно, не живётся им в общине, нужно обратно в мир.

 
Прямо сейчас община может принять до полусотни человек. Когда восстановят дом, в нём будет место для полутора сотен жильцов. Но бомжам не нужен дом. Безработным не нужен труд. Никому не нужна свобода от собственных пороков такой ценой – самому выстроить свою жизнь. Денисыч ездил в Иркутск, в реабилитационный центр для наркоманов, убеждал – они же у вас целыми днями на кроватях валяются, отправляйте их ко мне, хоть что-то руками делать. Никто не захотел. Пока ездил, два сына, Саша да Серёжа, наследники и продолжатели, мать их, напились, погнали на тракторе в Усть-Орду за водкой и утопили технику в болоте. 

Высоко над «Добротой», на горе стоит огромный 25-метровый крест, про который писали все журналисты, сюда приезжавшие. Изначальная идея была прекрасной – к нему ведут 365 ступенек, олицетворяющих дни в году – на каждой можно остановиться и подумать, что ты сделал в этот день. По замыслу, сбоку от каждой седьмой ступеньки должна была быть площадочка воскресенья – сесть, отдохнуть, подумать. Каждую четвёртую неделю – площадка месяца, подвести итоги. 

Недельные и месячные площадки так и не сделали, и это глубоко символично. Кажется, что весь год, день за днём, уже который год Денисыч всё волочёт на гору свой крест без выходных и отпусков. Без помощи властей. При саботаже собственных постояльцев. Один. Сейчас ему семьдесят пять лет. Оставить огромное хозяйство и дело всей жизни не на кого. Не станет его – исчезнет красивая, но невыполнимая мечта о сообществе сильных, самостоятельных и независимых людей. Одним брошенным населённым пунктом на карте области станет больше. Подумаешь – мало ли их таких?
30.01.2024
В России наметилась устойчивая тенденция сокращения поголовья коров: их количество снижается ежегодно, а в 2023 году достигло исторического минимума. The DairyNews обсудил с экспертами отрасли причины уменьшения молочного стада в России. Участники рынка поделились мнением о происходящем и рассказали, как избежать катастрофических последствий для производства молока, молочных продуктов и говядины.
Читать полностью