Нидерланды 24.09.2012

Размер имеет значение

Источник: ИА DairyNews

Интервью ИА DairyNews с директором компании Friesian - Сибреном ван дер Цвагом.

Мы договорились с Сибреном ван дер Цвагом ( Siebren van der Zwaag -SZ) встретиться на стенде The Friesian во время All Holland Dairy Show-2012 в Зволле. Внутри выставочного центра - сотни участников и посетителей. Шум толпы вынуждал говорить, напрягая голос, и придвигать диктофон как можно ближе к собеседнику. Сибрен часто прерывал беседу, чтобы поздороваться с посетителем стенда или втянуть в разговор еще одного участника.

Вместе с Сибреном за столом находились Йохам Порте и Бен Браакман. Господин Порте (Jochem Porte – JP) – старший сотрудник политики отдела международных отношений министерства экономики, сельского хозяйства и инноваций Королевства Нидерланды. Господин Браакман (Ben Braakman – BB) – директор проекта LEC.

DN: Могли бы Вы рассказать о ходе реализации проекта LEC?

SZ: Проект LEC был разработан с министерством сельского хозяйства. Господин Порте - ответственный за него в министерстве. И этот проект был основан министерством для того, чтобы усилить крепкие взаимоотношения России и Нидерландов в области молочного животноводства и свиноводства.

У нас есть несколько направлений. Мы развиваем курсы MBA в нескольких университетах – признаваемые на мировом уровне курсы MBA. В двух университетах мы уже этого добились.

DN: В каких университетах?

SZ: В Казани и в Белгороде. Вместе с сельскохозяйственным университетом Wageningen нам удалось создать в этих университетах курс международного уровня MBA. И сейчас мы развиваем еще один в Ставрополе. Четвертый университет, с которым мы работаем – Тимирязева в Москве.

Итак, это одно направление деятельности.

Второе направление – две лаборатории.

DN: BLGG?

SZ: Да, одна – BLGG в Клину для анализа грубых кормов. Вторая – ветеринарная лаборатория в Пущино. Она была создана совместно с частной русской компанией, которая занимается ветеринарной диагностикой.

Третье направление – практические тренинги. Мы внедрили их в трех регионах России. На этих курсах особое внимание уделяется молочному животноводству и свиноводству.

То есть по факту у нас сейчас три направления деятельности. Есть еще четвертое. Мы основали ассоциацию голландских компаний, всего их 25, которые работают в России в области молочного животноводства.

DN: 25 компаний, заинтересованных работать в России?

SZ: Нет, они уже работают в России, у некоторых есть даже дочерние предприятия. У некоторых есть свои собственные племрепродуторы. Некоторые даже занимаются экспортом.

DN: Есть ли у этой ассоциации конкретное название?

SZ: Да. Dutch-Russian Livestock Foundation. Идея этой организации такая: российский клиент, партнер, нуждается в интегрированном проекте. Если он хочет построить новую молочную ферму, очевидно, что ему нужны коровы. Но ему также нужно оборудование для фермы и программы управления. Ему также хочется получить поддержку в обучении сотрудников фермы.

Мы сформировали группы компаний, которые вместе могут предложить законченный проект.

DN: Есть ли у вас подобные ассоциации, предназначенные для работы в других странах?

SZ: Нет.

DN: Почему тогда именно Россия?

SZ: Нам нравится Россия. Мы считаем, что у нее большой потенциал. Наш бизнес развивается с ней.

BB: К тому же размер российских проектов…

SZ: …очень интересен для нас.

DN: Какой конкретно размер вы имеете ввиду?

SZ: 500, 1000, 2000 коров…

BB: Российские проекты становятся все больше и больше.

DN: Эксперты называют это концентрацией. Мелких ферм остается меньше, производство концентрируется на мегафермах.

BB: На большой ферме усложняется менеджмент. Для каждой работы у тебя есть специальный сотрудник. Коммуникация между отделами и общий взгляд становятся очень важными. Вот поче-му мы работаем с несколькими компаниями вместе, чтобы иметь возможность предложить решение для всей фермы.

У нас уже развиты взаимоотношения с этими предприятиями, поэтому мы можем успешно спланировать вместе новый проект.

DN: Но обучение, планирование и тренинги увеличивают стоимость производства молока.

SZ: Я думаю, это не тот случай. Вопрос, конечно, хороший, но не тот случай. Что мы делаем? – помогаем нашим российским клиентам заработать больше денег. У них есть определенная стоимость молока. Есть цена, за которую вы продаете молоко ГК Вимм-Билль-Данн или Danone-Юнимилк, или кому бы то ни было. Есть стоимость производства молока. Мы помогаем сократить цену производства, давая дельные советы, тренируя людей, разбирая, из чего складывается их себестоимость.

Прибыль - посередине между стоимостью производства и ценой для переработчика. Мы запрашиваем более детальную информацию о себестоимости: например, сколько денег он тратит на ветеринарное обслуживание. Фермеру сложно будет ответить: он не уверен точно.

В России есть фермы, где себестоимость молока примерно соответствует среднему уровню по стране, а есть фермы, где она разительно ниже.

Так как мы можем помочь сократить стоимость производства молока? С помощью ветеринарии и кормления. Некоторые фермеры кормят молочных коров большим количеством концентратов, чтобы добиться высокого производства. Это очень дорогой корм. Мы объясняем, как добиться такого же количества молока используя меньше концентратов. В итоге фермер зарабатывает больше.

DN: Вы просто делитесь знаниями?

SZ: Да, это то, что мы делаем.

Люди часто говорят нам, что наши услуги дороги. Но я всегда заинтересован , как помочь фермеру заработать больше денег. Конечно, в конечном итоге за сервис надо будет заплатить, но это позволит выручить от работы комплекса больше.

DN: То есть Вы считаете, что есть настоящая стоимость производства молока, к которой присовокупляется цена его неведения?

SZ: Да.

DN: Если сравнить сумму «потерянных» денег в среднем и стоимость обучения, которую заплатят фермеры вашей компании…

SZ: Дело в том, что больше нет компании. Мы использовали деньги нашего министерства, чтобы развить курсы MBA…

BB: Вы растеряны?

DN: Да, я считала, что фермеры должны платить за обучение.

BB: Сейчас да. Раньше государство поддерживало их, чтобы начать совместный проект.

DN: Как промо-акция. Сначала все бесплатно – а потом…

SZ: Но эти курсы никогда не были бесплатными. Мы не верим в бесплатное. Почему мы должны бесплатно обучать фермеров? Ведь они богаче нас. Это было бы очень глупо.

Мы делаем то, чего хотят фермеры: добиваемся стабильности их бизнеса с помощью курсов MBA, лабораторий, практического обучения.

BB: Студенты курсов MBA платят российским университетам, а не нам.

SZ: Спустя полгода проект LEC исчезнет, его больше не будет

Я думаю, мы допустили ошибку, назвав наш проект Livestock Expertise Center. Дело в том, что в России подобный центр представляется в виде здания, где сидят 50 человек за партами и чему-то учатся. Это было ошибкой с самого начала.

DN: Знаете ли вы что такое «шаражка»? Вы платите за обучение в каком-то центре, вам дают сертификаты, но вы не уверены ни в центре, ни в оригинальности сертификатов.

BB: А! Поддельный офис! (a fake-office)

DN: Да! Есть сумма денег, которую фермер просто теряет из-за недостатка знаний. Есть сумма, которую надо будет заплатить за обучение. Действительно ли первая больше второй?

BB: Да. Эффективность работы фермы растет и совершенствуется организация.

DN: По идее, вы создали целую инфраструктуру?

SZ: Да, с нашими российскими партнерами. И теперь наши партнеры ответственны за то, чтобы бизнес продолжал работать.

DN: Со своей инфраструктурой вы вышли на рынок консультационных услуг для молочного животноводства. Какой он, на Ваш взгляд, сейчас?

SZ: В России были сложные времена после перестройки. Сейчас частный сектор вкладывает деньги в строительство ферм. И эти инвесторы хотят видеть доход от своих вложений. Если новая ферма плохо управляется, она может быстро обанкротиться. Вот почему сейчас спрос на тренинг и техническое обслуживание растет. Это одна сторона развития.

Другая сторона – перерабатывающая отрасль. Там также идет процесс концентрации производства, множество объектов закрывается.

Существует большая потребность в высококачественном продукте. Люди хотят покупать супер-молоко! Поэтому переработчики заинтересованы в том, чтобы молоко было произведено «правильно».

То есть со всех сторон в России есть спрос на знания: улучшение качества, обучение людей, управление. У нас есть один менеджер в Восточной части России, и второй парень в Кирове. Он помогает российскому бизнесмену, который купил 1500 коров и терял животных каждый день. Он сказал: «мне нужен человек, иначе этот бизнес меня убьет». Нанять собственного консультанта достаточно расточительно, но для него выгоднее платить нам, чем терять коров. Все просто.

В российских университетах есть теория, но нет достаточной практики. Это настоящая проблема системы обучения. И здесь мы сыграем свою роль. Я, например, долго был практикующим ветеринарным врачом.

DN: Есть ли конкуренция на этом рынке консалтинговых услуг?

SZ: Да, конечно! Есть кормовые компании, которые продают концентраты. У них есть советники по кормлению. Они говорят своим клиентам: «Хорошо, ты покупаешь у меня все концентраты для своей фермы, а я даю тебе совет». Понимаете? Причем, в стоимость концентратов уже включены услуги консалтинга.

В отличие от них, мы независимы. Вот почему нас не любят кормовые компании. Мы говорим фермеру: «Простите, вы даете 15 килограмм своим коровам. Это абсолютно не нужно. Дайте им 10 килограмм и постарайтесь улучшить силос из своей кукурузы».

BB: В прошлом месяце один фермер пользовался нашими услугами. Он посчитал возможную выгоду от каждого визита специалиста: он оплатил один бесполезный продукт на год вперед.

Конечно, есть конкуренция на рынке тренингов, но независимых компаний мало.

SZ: Наш клиент – фермер. Не кормовая компания. Нам до них нет дела.

DN: Я Вам не верю. Наверное, Вы продвигаете свои кормовые компании.

SZ: У меня нет акций в каких-либо кормовых компаниях. Вы видите где-то здесь (разводит руками, показывая территорию выставки All Holland Dairy Show) кормовую отрасль? Нет.

BB: Фермеру в любом случае нужен корм. И если он в целом доволен поведением кормовой компании, мы можем найти решение совместно именно с этой компанией. И все-таки мы остаемся независимыми советниками. Фермер платит нам, чтобы добиться большей выручки. Кормовики не платят нам, чтобы мы их продвигали. В любом случае, кормовую компанию выбирает животновод.

DN: С какими компаниями вы конкурируете?

SZ: Мы хорошо знаем кормовые компании в России. Бен отлично изучил большинство.

BB: Всех! (смеется)

SZ: Всех. Мы с ними не враги, ведь корм все равно нужен. Но если они пытаются продать 15 кг концентратов на голову, мы говорим: «Прости, это слишком много! Фермер на этом теряет деньги!»

DN: А есть ли подобные ассоциации или кооперации в России из других стран?

SZ: Думаю, нет. Я даже не беспокоюсь. Мы чувствуем сильную конкуренцию со стороны немецких компаний, США, Украины…

DN: Вы имеете ввиду кормовые компании?

SZ: Нет-нет. Я про консалтинговые компании и группы вроде нашей. Но, я думаю, мы достаточно уникальны тем, что независимы. Большинство остальных относятся к кормовой отрасли… Позвольте мне только поздороваться с той леди… (поднимается и уходит).

BB: Они очень часто связаны с теми, кто торгует с молочными фермерами.

DN: Могли бы Вы подробнее рассказать про конкуренцию на рынке консалтинговых услуг для молочных фермеров?

BB: Я считаю, что на рынке консалтинга все дело в людях. Когда у тебя есть хорошие люди… В людей верят. Клиенты-фермеры не звонят в компании, а звонят конкретному человеку, которого знают. Если сотрудники не хороши, то и компания не лучше.

Я всегда говорю, что консультацию нельзя покупать килограммами. Вот почему сложно сравнивать.

DN: Какие перспективы у рынка консалтинга для молочных ферм в России?

BB: Не знаю…

JP: Я думаю, что люди обычно сравнивают с консультациями, которые они могут получить, например, от профессоров из университетов. Эти люди работают бесплатно или за небольшую плату. Иногда то, что они преподают, устарело.

SZ: Я не думаю, что рынок консалтинга очень тесен. Россия – большая страна. У вас много новых инвесторов в молочную отрасль. У Голландии хорошая репутация, история наших политических взаимодействий продолжительна. В следующем году будет четыреста лет…

JP: Четыреста лет нашей взаимной дружбы, начавшейся с визита Петра Великого в Нидерланды в 1697 году.

SZ: Петр Великий, Вы знаете? У нас хорошие связи еще с далекого прошлого. Я много лет работаю с Россией, и мне всегда было интересно, почему. И я считаю, что так происходит потому, что у вас есть вещи, которых нет у нас. И у нас есть вещи, которых нет у вас. У вас есть 140 миллионов человек. У вас есть нефть, а значит, деньги для инвестирования. У вас множество земель. Супер много земель! Да вы мир можете накормить! Но только если все организуете так, как надо.

DN: А вы поможете нам стать кормильцем мира, научив управлять молочными фермами?

SZ: Без проблем! Никаких возражений не будет. Мы в основном люди торговли. Наше государство стимулирует развитие торговли и инвестиций в другие страны. Дело в том, что нам не хватает земли в собственной стране, ее население всего 15 миллионов людей.

BB: Семнадцать миллионов. Внезапно прибавили еще два (смеется).

SZ: Ну я прадедушка сейчас, поэтому в прибавлении больше не участвую. Йохам помладше, он легко согласится: «Ок, семнадцать, так семнадцать. Без проблем».

Итак, у вас есть как минимум три ресурса. И здесь, я считаю, наши интересы совпадают! Причем ваше государство хочет теперь стать самодостаточным в области продовольствия.

JP: К 2020? Ваше государство поставило цель стать самодостаточным к этому году, так?

SZ: Не знаю, насколько это важно для вас. Но для нас это интересная политика: мы можем помочь ее реализовать.

DN: Какая же перспектива у проекта LEC?

SZ: Проект LEC - стартовый. Он будет постепенно исчезать. Когда у нас будут развиты в трех или четырех университетах признаваемые на международном уровне программы MBA, когда у нас будут работать на полную мощность две лаборатории, когда у нас будут хорошо организованы платные практические тренинги - я посчитаю проект успешно завершенным. Когда все эти цели будут достигнуты, тогда проект LEC окончит свое существование, а все перечисленные составляющие продолжат свою деятельность.

DN: Останется ли Российско-Голландский фонд?

SZ: Да, фонд останется. Люди, работающие там, захотят и дальше зарабатывать деньги. Они независимые. Наша компания – участник этого фонда.

DN: До какого времени еще просуществует проект LEC, по вашему плану?

SZ: До июля 2013 он полностью исчезнет. Мы надеемся, что курсы MBA, практические тренинги и лаборатории будут работать еще пару сотен лет спустя.

DN: В этом году мы вступили в ВТО. Внесло ли это какие-то изменения в ваши планы?

SZ: Я думаю, для России становится важнее быть конкурентоспособной в сельском хозяйстве. Вы больше не защищены. То есть если ваша цена на молоко изначально слишком высокая, у вас будут проблемы. Срочность сокращения цен…

DN: Вступление России в ВТО поможет вам достигнуть своих целей к 2013 году.

SZ: Точно! Мы уже видим эффект: все больше людей просят нас помочь снизить стоимость производства молока.

DN: Это было бы талантливым рекламным ходом, если бы вы привлекали клиентов, обещая им справиться в условиях ВТО.

SZ: Может, это действительно хорошая идея. Люди обеспокоены ВТО.

DN: По некоторым видам молочной продукции таможенная пошлина будет снижена до 20%.

BB: Это также должно снизить цены в магазинах.

JP: Но ВТО также даст новые возможности развития. Мы проводим ежегодные собрания фонда. В прошлом году главной темой собрания было сокращение стоимости производства.

Когда цены обваливаются, все меньше сельхозпроизводителей может прибыльно работать. Мы объясняем, как в таких случаях перефокусироваться с роста на оптимизацию предприятия. В Голландии мы в этом заинтересованы.

SZ: Мы вынуждены быть заинтересованными.

JP: Да, у нас маленькая страна. Земля очень дорогая. Мы всегда сфокусированы на оптимизации. Это то, что мы пытаемся сейчас принести в Россию.

DN: Сколько денег обычно тратит голландский фермер на услуги лабораторий, тренинги и курсы?

SZ: 99% наших фермеров происходят из фермерский семей. То есть они рождены фермерами. Мой дед доил коров, мой отец доил коров… Только потому, что у него было слишком много сыновей, а ферма маленькая, - я сейчас не фермер. Мой отец сказал: «Почему бы вам не выучиться и не стать ветеринарами?» Но у всех нас есть прошлое в молочном животноводстве, у всех есть опыт и знания. Но, тем не менее, все мы вынуждены тратить деньги на журналы, тренинги, обучающие группы…

DN: … программы обмена опытом…

SZ: Да. Многие из наших молодых фермеров, которых Вы можете видеть здесь, были в США, Канаде, или Новой Зеландии. Знакомы ли Вы с Руди Брок? У него один брат занимается молочным животноводством в Канаде, другой - в Новой Зеландии.

Мы пытаемся собрать всю информацию со всего света и усовершенствовать наши знания, с помощью нее.

BB: Я где-то слышала, что треть мирового молока производится нидерландскими фермерами или их потомками. Половина Новой Зеландии, США…

JP: Канада.

SZ: Даже в Бразилии много голландцев!

DN: То есть даже если голландские фермеры опытны в животноводстве, они продолжают обучаться?

SZ: Абсолютно правильно.

JP: Например, в Голландии есть сотни групп фермеров, в которые они самоорганизуются и учатся друг у друга. Есть сети групп, которые специализируются на содержании, разведении, выращивании кормов. Даже если у них хорошее образование, они продолжают учиться друг у друга.

BB: Это как раз практика. Часть времени группы занимаются теорией на базе университетов. То есть университеты взаимодействуют с такими практическими группами.

DN: Адаптируете ли вы цену обучения в России под уровень российских доходов? Услуги лаборатории грубых кормов BLGG, например, даже голландские фермеры считают дорогими.

SZ: Я приведу пример. Вы российский фермер. Допустим, вы содержите тысячу дойных коров. Вы тратите… Бен – эксперт. Сколько стоит один анализ?

BB: Для фермы с тысячью коровами – примерно €500.

SZ: Давайте предположим, что это будет ?1 000. То есть вы тратите ?1 за корову за анализ грубых кормов в BLGG. Если Вы адаптируете результаты анализа правильно, то сделаете рацион животных дешевле. Вы уже будете знать, что внутри. Обычно получается выиграть ?20-50 на голову, потратив всего ?1.

Ухватили идею? Люди сразу начинают говорить о тратах в ?1 на корову. Давайте лучше поговорим о том, что мы заработаем!

BB: Голландские фермеры тратят примерно ?6 на корову в год на анализы.

И касательно Вашего вопроса о ценах. То, что мы сделали, основывается на принципе «тренер тренирует тренера». Это не означает, что долгие годы только голландцы будут обучать россиян за высокие гонорары. Главное, что они едут туда учить российских преподавателей делать их работу.

SZ: Позвольте Вам представить Яна Лока. Его компания входит в фонд, а он сам – в совет этого фонда. Ян может рассказать, чем мы занимаемся в фонде.

BB: Вы можете просто оставаться здесь: так постепенно все представители молочного животноводства Голландии примут участие в беседе (смеется).

Господин Лок – (Jan M Lok – JL) – генеральный директор Hoornsche Compagnie B.V.

DN: Климат, фауна, стоимость кормов в России – все отличается от Нидерландов. Делал ли проект LEC какое-либо исследование российских условий работы?

BB: У нас есть много опытных людей. В фонд входят несколько транснациональных компаний. Есть люди, которые работают в России 10-15 лет и отлично знают специфику этой страны.

DN: Тогда могли бы вы перечислить факторы, которые делают работу в России отличной от Нидерландов, например?

JL: Я могу привести пример. Я работал в области доильного оборудования, и мы уже долго сотрудничали с Россией. Но даже в России климат разнится от севера к югу. У нас был проект в Якутске. В Якутске очень большая разница между зимней и летней температурой: от -50 до 40. У нас уже был мировой опыт работы, но с такими условиями мы столкнулись впервые. У нас были проекты в Канаде – мы отправились к своему клиенту туда. Температура в Канаде тоже меняется от -40 до 40. У этого фермера много знаний о вентиляции на молочных хозяйствах. И мы привезли решение, которое нашли на его предприятии, нашему клиенту в России.

Компании, которые входят в фонд, обладают таким мировым опытом в разных молочных хозяйствах. Они учатся в каждой стране.

DN: Вы считаете, что условия работы в Канаде похожи на российские?

JL: В некоторых вопросах – да. Но иногда решение, которое тебе нужно, уже есть в Нидерландах. Если нет – ты едешь в другую страну.

DN: На какие страны похожа Россия в области молочного животноводства? Немного Украины и Беларуси? Климат, как в Канаде? Животные из Голландии?

JL: Есть еще другие сферы для обмена информацией. Например, использование навоза. У нас в Голландии анормальное количество знаний по этому вопросу, потому что у нас очень много ферм. Нам нужно использовать навоз очень эффективно, не загрязняя при этом окружающую среду.

В России в большинстве случаев навоз не используется. Но в прошлом году мы посчитали, что, с его помощью можно сильно сэкономить на искусственном увлажнении почвы.

И я считаю, что наша голландская технология использования навоза – самая передовая в мире. Она могла бы принести много пользы в России. Мы даже демонстрировали нашу методику министру сельского хозяйства Московской области.

DN: Вы назвали уже два критических фактора. В России очень большой диапазон температур: от -40 до 40. В России не налажено эффективное использование навоза. Какие еще аспекты Вы могли бы назвать?

BB: Логистика. Нужно поставить оборудование с минимальным количеством критических деталей и запчасти к нему. Причем, оборудование должно быть простым в ремонте. Из-за больших дистанций заказать новые детали не так просто, как здесь.

DN: Вы взяли знания об использовании навоза из Голландии, знания о работе при большом диапазоне температур – из Канады. Где вы хотите найти решение по логистике?

JP: Мы не собираемся решать эту проблему.

DN: Но есть ли какая-то страна, у которой, по вашему мнению, можно было бы позаимствовать решение по логистике?

JP: По логистике? – Нет. Мы в Министерстве в настоящий момент изучаем логистику зоны московского метрополитена: как накормить Москву? Существует довольно сложная логистическая система доставки сельскохозяйственной продукции в центр города. Мы сейчас анализируем эту логистическую систему.

DN: Кто проводит это исследование для Министерства?

JP: Университет Wageningen.

JL: Один из участников нашего фонда, который поставляет оборудование для молочного животноводства, столкнулся с проблемой поставки деталей. Что они сделали? – Основали торговую компанию в России, которая импортирует детали. Причем все детали, которые нужны фермеру, даже для оборудования компаний-конкурентов.

DN: Но одной компании не достаточно для России.

JL: Да. Но это только пример решения.

DN: Университет Wageningen находится в Нидерландах, как он может дистанционно изучать ситуацию в России?

JP: Посольство Нидерландов помогает нам. Оно налаживает контакты с людьми, которые занимаются логистикой в Москве. Наше исследование на начальном этапе сконцентрировано только на Москве.

DN: Почему вы не привлекаете к исследованию молочные союзы?

JP: Это исследование не только для молочной, а для всей сельскохозяйственной продукции.

DN: Языковой барьер должен привести к потере некоторой информации, если исследование проводит нидерландский университет.

JP: Думаю, нет. Университет Wageningen работает над исследованием через российских партнеров.

BB: Сам университет уже имеет опыт работы в России около 10-15 лет. Во время работы над предыдущим проектом один из сотрудников университета женился на россиянке.

DN: Какая целевая аудитория у проекта LEC и Российско-Голландского молочного фонда? Крупные фермеры с большим достатком?

JP: Боюсь, что да.

JL: Хозяйство с одной или двумя коровами для нас не интересно.

JP: Да, мы должны быть в этом вопросе честными.

DN: Какой оптимальный размер хозяйства клиента проекта LEC?

BB: Примерно 500 дойных коров.

JL: Мы работали над меньшим проектом – 250 коров. Но это было в Сибири. А это совсем другое.

BB: Я думаю, на семейных фермах по-другому организовано управление. Обычно в таких случаях фермер – сам специалист во всех вопросах.

DN: Тогда ваши перспективы растут от процесса концентрации производства молока в России?

JL: Я считаю, что количество мелких ферм будет сокращаться в любом случае.

BB: Посмотрите на голландские фермы. Все мелкие хозяйства в Нидерландах исчезли. Средний размер ферм теперь – 75 дойных коров, по сравнению с Россией, они очень маленькие. Причина в цене производства.

JL: Большие фермы очень важны. В России ближайший молокозавод может находиться в пяти сотнях километров от фермы. И если у тебя только сотня коров… Масштаб – это преимущество.

DN: Насколько обучение в LEC популярно в России?

BB: Инициатива в целом достаточно низкая. Может быть, 3-5% заинтересованных фермеров. Но иногда правительство области вмешивается и субсидирует обучение. Но по моему личному опыту, когда люди платят за себя самостоятельно, это их мотивирует.

DN: Сколько потенциальных клиентов вы хотите найти в России? Для начала, потенциальных клиентов лабораторий.

BB: Лаборатория - это еще вопрос логистики. Мы сейчас ведем переговоры с российской лабораторией, чтобы открывать представительства и офисы и упростить логистику. Доставка образцов из Сибири занимает слишком много времени, извлечь информацию из них после долгой перевозки сложно. Поэтому мы хотим открыть представительства в тех регионах, где много клиентов лаборатории.

DN: Вы действительно возили экземпляры из Сибири в лабораторию в Пущино?

BB: Да, несколько раз.

DN: Я была в этой лаборатории. Она крошечная. Ее сердце – это единственный спектрометр. Почему не поставить такой же в Сибири?

JP: Нужен навык работы с ним.

BB: Вам нужна связь, нужна машина, нужны люди, умеющие забирать образцы и правильно с ними работать. Если бы все было так просто, мы бы уже сделали это.

DN: Доставлять экземпляры в лабораторию из Сибири дешевле?

JP: Стоимость одного только оборудования составляет примерно ?150000.

JL: Чтобы окупить лабораторию, нужен объем работ.

DN: То есть в Сибири вы не настолько популярны?

JP: Нет, нет. По-другому. Молочное животноводство не так популярно в Сибири! Поэтому там нет высокого спроса.

BB: К тому же следующая лаборатория должна быть самоокупаема. Нельзя сделать одну самоокупаемую лабораторию и содержать еще пять убыточных.

Мы много вложили денег в развитие российского молочного животноводства. Теперь пришло время становится самодостаточными, в том числе в производстве молока. Мы же не можем все время финансировать…

JL: Наши отношения должны постепенно превращаться в торговые. За знания нужно платить.

BB: Главной целью нашего государства было создать эту инфраструктуру, чтобы наши услуги были адекватно оценены в субъектах Российской Федерации. Мы добились этого результата к настоящему моменту, и теперь проект LEC завершится. Конечно, мы будем и дальше поддерживать российскую инициативу. Но это все чаще будет основываться на коммерческих интересах.

JL: Российская молочная промышленность становится все более зрелой.

JP: И многие фермеры уже отлично справляются с хозяйствами.

Я начал работать с Россией в 1994 году. То, что я вижу сейчас – отличный прогресс!

DN: После СССР колхозы были уничтожены, молочный скот забит, результаты селекции похоронены. Новые фермы влезают в кредиты, чтобы выйти на масштаб. Амортизация инвестиций делает закупочную стоимость молока самой высокой в Европе. Не самое подходящее время вступать в ВТО?

JP: Может быть это как раз самое подходящее время для вступления в ВТО. Теперь вам действительно важно повысить эффективность.

JL: Стоимость производства молока в России высокая не из-за инвестиций, а из-за неэффективности. Я считаю, инвестиции наоборот помогут оптимизировать процессы.

Наемный труд – важная проблема на ферме. В Голландии дорогая рабочая сила. Именно поэтому мы добились высокого уровня автоматизации. В России управляющего фермой беспокоит не столько зарплата, сколько доступность кадров. Вы можете использовать то же решение – автоматизацию, – чтобы решить проблему.

DN: ВТО по вашему мнению не нанесет вред молочной отрасли России?

JP: Самая большая проблема будет у свиноводства. Вряд ли с молочной отраслью случится что-то серьезное.

DN: Один руководитель российского агрохолдинга в интервью нашему агентству рассказал, что его компания прекращает инвестировать в молочное направление своего бизнеса из-за его низкой окупаемости. Он как раз возлагает надежды на свиноводческое направление.

JP: Если у него эффективно налажена система свиноводства – ему будет все равно.

JL: ВТО продиктует новые условия, но он по-прежнему будет зарабатывать деньги.

BB: На молочной отрасли ВТО мало отразится. Ваша закупочная цена сопоставима со средним показателем в мире. Есть много возможностей оптимизировать производство в сфере кормления. Я считаю, что изменения не будут сложными.

DN: Сможете ли вы шокировать меня цифрой, во сколько раз вы можете сократить себестоимость производства молока?

JL: В Нидерландах какое-то время назад говорили: один человек может подоить сотню коров или надоить один миллион литров молока. Я думаю, с нашей автоматикой мы уже превзошли этот результат. Но в России для сотни коров по-прежнему требуется пять человек.

DN: Господин ван дер Цваг сказал, что проект LEC завершится в 2013 году. К тому времени мы добьемся самодостаточности?

BB: К 2013?

JP: В следующем году вы еще не будете самодостаточными.

DN: Тогда почему он завершается так скоро?

JP: Мы поддерживаем этот проект уже примерно четыре года.

DN: «Вы» - правительство?

JP: Да, я оттуда. Мы, правительство (смеется). Мы почти добились поставленной цели. Проект предполагалось завершить в трехлетний срок.

DN: Приехав в Россию, поняли, что за три года не справиться?

JP: Да, думали придется работать около шести лет. В итоге уложились в четыре года – не так уж плохо!