Интервью с Евгенией Серовой, профессором экономики, руководителем московского Отделения Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН (ФАО) для связи с Российской Федерацией

Источник: The DairyNews
С 16 по 18 мая в Воронеже впервые пройдет международная конференция ФАО. В преддверии мероприятия The DairyNews пообщалось с главой московского отделения Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН Евгенией Викторовной Серовой. Эксперт рассказала о предстоящем мероприятии, понятии устойчивое сельское хозяйство, и о том, чем отличается горизонт планирования аграрных компаний в РФ.
Интервью с Евгенией Серовой, профессором экономики, руководителем московского Отделения Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН (ФАО) для связи с Российской Федерацией

О КОНФЕРЕНЦИИ ФАО В ВОРОНЕЖЕ

DN: Евгения Викторовна, местом проведения конференции ФАО в мае этого года выбран Воронеж. Почему именно этот регион?

ЕС: ФАО – это членская организация. Управляющим органом ее является Конференция стран-членов, которая проводится раз в два года и решает основные вопросы функционирования Организации. В промежутках проводятся 5 региональных управляющих конференций, которые концентрируется на региональной тематике. В наш регион входят 53 страны, плюс Европейский Союз, а также к участию приглашаются ряд стран-наблюдателей, представители регионального частного бизнеса и неправительственных организаций.

Россия уже 12 лет является членом ФАО, но в первый раз принимает региональную конференцию на своей территории. С открытием нашего офиса это стало более обоснованным решением. С самого начала возникла идея провести конференцию не в Москве. Во-первых, это дешевле, во-вторых, это важно для поднятия самосознания и самоуважения регионов, необходимо отказываться от столичного «центризма».

Воронеж был один из первых, кому мы предложили проведение этого знакового мероприятия, и там с энтузиазмом эту идею приняли. Алексей Васильевич Гордеев, в самом недавнем прошлом – губернатор Воронежской области, был министром сельского хозяйства РФ, при котором Россия вступала в ФАО, и это тоже символично. Воронеж и Воронежская область обладают крупным аграрным потенциалом, и поэтому ни у кого не было никаких возражений.

DN: Какие темы будут подняты на конференции?

ЕС: В программе конференции заявлены две масштабные темы: устойчивость сельского хозяйства и цифровизация аграрного сектора.

На площадках форума будут проходить сессии и вне основной программы. К настоящему моменту договорились обсудить такие темы: органическое сельское хозяйство и географическое происхождение продуктов, потери сельскохозяйственной продукции, миграция, стратегическая платформа ФАО. Кроме того, национальные делегации могут поднять любые дополнительные темы, потому что программа конференции формируется с учетом интересов всех участников.

Знаменательно, что органика – волнует всех в регионе, а в ФАО она с 2009 года выведена из повестки дня. С другой стороны, потери сельского хозяйства – очень обсуждаемая и злободневная тема для многих стран в нашем регионе, но в России ею только начинают заниматься. Вопросы миграции актуальны во всем мире: и в Западной Европе, и в Центральной Азии, и в России.

Россия подняла тему инновационного сельского хозяйства для рассмотрения на Региональной конференции. А это напрямую связано с устойчивым развитием сектора и является актуальной для всех стран-членов ФАО. Поэтому Организация охотно включила в повестку дня предложенную Россией проблематику.

DN: Первая тема – устойчивое сельское хозяйство. В чем оно заключается?

ЕС: Русское слово «устойчивость» не полностью передает смысл английского понятия sustainability, что приводит к недопониманию. Концепция устойчивости, поднятая в 2015 году на уровне Генеральной Ассамблеи ООН, проистекает из очень простого факта: в будущем мир не сможет развиваться на основе тех же подходов, что и в прошлом – для этого просто нет необходимых ресурсов. Например, с точки зрения продовольственного сектора, к 2030 году необходимо будет кормить 8,5 млрд людей, которые будут состоятельнее и будут больше и лучше питаться. Если мы будем производить необходимый объем сельхозпродукции теми же технологиями, что и сейчас, то это значит, что нам понадобится на 50% больше земли, воды и энергии. Но таких ресурсов уже нет в наличии.

Устойчивое сельское хозяйство – это такое производство, которое создает достаточное количество еды, но сохраняет ресурсы для будущих поколений и, возможно, их даже увеличивает. В самом простом и чистом виде «устойчивость» - это форма выживания человечества. Дело не только и не столько в том, что называют «экологической составляющей» и которую постоянно рассматривают как некий «бантик сбоку». У нас не только истощаются ресурсы. Происходят климатические изменения, а это – дополнительная нагрузка.

Принято считать, что Россия получит выигрыш от глобального потепления, потому что станет больше территорий, пригодных для сельского хозяйства. Но, с другой стороны, пригодными становятся сибирские территории, где нет прочных заделов в аграрном производстве, нет соответствующей инфраструктуры, кадров. В то же время в традиционных аграрных регионах будут нарастать, и уже сегодня это заметно, негативные последствия климатических изменений. Учащаются засухи, например. К тому же, не хватает ни инвестиций, ни инфраструктуры, ни людей.

Нельзя забывать и про урбанизацию. В 2008 году мы прошли рубеж, когда уже 50% человечества стало жить в городах. А город – это экспансия в сфере ресурсов (земляных, водных), а также появление иных требований к продовольствию: все должно быть мытое, переработанное, упакованное. Продовольствие в деревне и в городе требует разных ресурсов, затраченных на его производство.

Поэтому устойчивость – центральная тема развития всего мира. Даже частный сектор начал задумываться о том, что наша экономическая парадигма, нацеленная на объемы производства, уже не работает. Сейчас надо переходить на новые понятия эффективности экономики в целом и каждой отдельно взятой компании.

У ФАО есть статистические данные, которые шокируют даже с учетом возможной погрешности: треть произведенного продовольствия не доходит до потребления. Это дополнительная нагрузка на наши ресурсы. Общество должно пересмотреть понятие «выгоды». Потери ресурсов не могут быть выгодными. Человечество – самонастраивающийся механизм, и мы всегда в конечном счете приходим к правильному решению, но уже пора «бить в колокола».

Нам также очень важно сохранение биоразнообразия. Мы не знаем, что завтра понадобится человечеству. Мы в своей селекционной работе постоянно выводим новые виды, но если не сохранить прародителя, первичные формы, то мы попадем в тупик: важный для будущей селекции ген может быть потерян безвозвратно. В Швейцарии есть интересный пример государственной поддержки биоразнообразия: на ферму приходит государственный чиновник, отмеряет определенный участок и начинает считать количество видов растений на этом участке – если оно достигает определенной величины, то фермер получает субсидию за то, что сохраняет биоразнообразие. А в России мы находимся под магией большой территории – нам кажется, что у нас всего много и мы такие богатые, но разнообразие по растениям и животным суши, на самом деле, у нас меньше, чем в Турции.

О РОЛИ НАУКИ И АНАЛИТИКИ

DN: Вы сказали о том, что к 2030 году будет стоять задача накормить 9,5 млрд людей. Появятся ли новые страны, которые будут производить продовольствие? Какова будет роль России?

ЕС: Новые страны точно появятся. Африка и Латинская Америка имеют огромный потенциал. Если говорить об отдаленной перспективе, у мира просто нет другого выхода, кроме как воспользоваться этими территориями.

По поводу России – безусловно, она является биодонором. Вторым мировым биодонором является Бразилия. Это подразумевает, что данные страны расходуют ежегодно меньше ресурсов, чем тот объем, который экосистема восстанавливает.

Будучи биодонором, мы имеем огромное преимущество, но его очень легко профукать. Мы сегодня, бесспорно, крупные производители определенных видов продукции, но наша экспортная линейка очень узкая: рыба, масличные и зерно. В мясе мы пока еще не крупный игрок на рынке, а в молоке – тем более. У нас очень узкий диапазон продуктов, по которым мы конкурируем на мировом рынке.

Россия достигла потрясающего успеха, даже не заметив этого – уже несколько лет как проблему голода в стране искоренили. Может быть, для текущего поколения эта проблема абстрактная, но жители России во все времена не были свободна от страха голода. Сейчас никто не боится голода – если только бабушки из прошлого, но это уже ментальная проблема. Этот результат был достигнут хорошим менеджментом и инвестициями, пришедшими в сельское хозяйство.

Дальше поддерживать этот результат можно будет только наукой, кадрами и технологиями. А у нас вся (ну, почти вся) генетика и все технологии – привозные. Не страшно привозить, страшно то, что своего у нас нет. В стране 54 аграрных вуза, а науки аграрной нет. При том, что российские аграрии всегда были на передовых позициях: например, вся Канада засеяна пшеницей российской селекции (дореволюционной). Мы сейчас подошли к опасному рубежу. Бизнес надеется на то, что все купит, но все купить невозможно. И даже санкции показали, что собственное буферное производство нужно иметь. Если мы с этим вызовом не справимся, то наша роль в кормлении мира будет достаточно скромной.

Цифра, которая меня буквально убила: в США, которые не особо крупно вкладываются в аграрную науку, 75% инвестиций предоставляет частный бизнес, а 25% – это государственные капиталовложения. У нас статистики по частным вложнениям в аграрный сектор нет, да и частный сектор, скорее всего, не вкладывается в науку, потому что все аграрные разработки начинают давать первую отдачу на седьмой-восьмой год, а достигают максимума отдачи на 20-й год. Компании нужно иметь именно такой горизонт планирования, чтобы получить отдачу от своих вложений. В России горизонт планирования компаний, в том числе и аграрных, – это 4-5 лет, максимум. Хочется отметить, что государственные вложения в Соединенных Штатах в аграрный сектор составляют 3,7-3,8 миллиарда долларов. В России – максимум 300 миллионов. Дальнейшая конкуренция будет строиться на научных разработках, а мы пока к этому не готовы.

DN: Как считаете, почему у российских молочных производителей застой в понимании производства? Почему они ограничиваются только понятиями «молоко», «кефир», «йогурт»? Какой должен быть толчок для инноваций?

ЕС: Как экономист, я вижу проблему в том, что нет научного фундамента и – просто некому это все сделать. Во-вторых, нет конкуренции на российском рынке. И в-третьих, краткосрочный, но немаловажный фактор – низкий покупательский спрос. Все сводится к комбинации этих факторов. Опасна данная ситуация тем, что, когда мы столкнемся с полномасштабной конкуренцией, нас опять легко вышибут с этого рынка. Чтобы переналадить производство, нужно время. Протекционизм дает нам «окно возможностей», но надо им правильно и своевременно воспользоваться. В российской экономике сейчас идет третья волна после кризисов 1998-го и 2006-2008 годов. Каждый раз выигрывали те, кто понимал, что передышка – временная, и что нужно подготовиться к тому моменту, когда вернутся зарубежные конкуренты.

DN: Помимо отсутствия научной базы, какие Вы еще отметите проблемы в сфере АПК в России?

ЕС: О краткосрочных проблемах мне не хотелось бы говорить, потому что необходимо следить за проблемами сельского хозяйства, а я давно не была в России. Из долгосрочных, о которых в России мало говорят – это наука, кадры и, как следствие, технологии. Это было понятно уже 20-25 лет назад. Также проблема – это биоресурсы (почвы, вода). У нас нет хорошего мониторинга состояния этих ресурсов. Я просмотрела росреестровские доклады о состоянии почв – там цифры из года в год переписываются с точностью до третьего знака после запятой, то есть реального мониторинга не осуществляется. Гумус – это не нефть, но также требует длительного восстановления. Точно так же обстоят дела и с водой. Аквакультура – очень быстро растущая отрасль, но, например, в Чили и Финляндии она бурно развивалась, а затем наступил экологический коллапс. Пренебрежение бережным отношением к ресурсам сегодня может ударить по нам в любой момент.

Что касается кадров – мы проводили исследование в 2000-х, и теневая стоимость рабочей силы оказывалась намного выше, чем реальная заработная плата. После неформальных интервью с менеджерами крупных предприятий мы поняли, что один неквалифицированный работник может принести много вреда в производстве: не так пропахать, не туда удобрение кинуть и т. д. Низкое качество рабочей силы приводило к тому, что чем меньше рук допущено к производству, тем оно и устойчивее. Риски, связанные с низкоквалифицированной рабочей силой, в неявной форме включены в стоимость рабочей силы.  Поэтому частный сектор вкладывается в капитало-интенсивные технологии, несмотря на кажущуюся дешевизну рабочих рук на селе. Если переделать английскую поговорку, то получится: «Мы не настолько богаты, чтобы нанимать дешевую рабочую силу». То есть низкоквалифицированную. Надо брать пример с Китая и Бразилии, успехи которых в сельском хозяйстве связаны с огромными вложениями в науку и кадры.

ПУТЬ В АГРАРНЫЕ СФЕРЫ

DN: В свое время Вы помогали министерству по написанию документов о сельском хозяйстве. Аналитики сегодня говорят о том, что мегахолдинги не дают развиваться семейной форме хозяйственности… Что Вы об этом думаете?

ЕС: Последнее, к чему я была причастна в России – это закон о сельском хозяйстве, и его первое следствие – государственная программа.

Что касается холдингов, во-первых, проблема крупного и мелкого производства гипертрофирована – такой проблемы нет. Есть эффективное производство и неэффективное. Интересы бизнеса решает все. С другой стороны, во всем мире крупные всегда оттягивают основную долю субсидий – у них более сильный лоббистский потенциал, больше обороты, есть грамотные люди, которые могут подать заявку и т. д. В этом нет никакой специфически российской трагедии.

Во-вторых, в России существуют нелепейшие понятия: лимит и субсидия. У нас по конкурсу выбирают, кому дать субсидию – это абсурд, с точки зрения мировой практики. Субсидия – это некий общественный договор, который не может ответить на вопрос «А сколько нужно сельскому хозяйству?» Экономически обосновать можно только ноль. Но мы, допустим, решили давать субсидию за поддержание биоразнообразия, и мы не определяем: «Этому даем, а этому не даем». Если ты выполняешь условия биоразнообразия – получаешь субсидию, во что бы то ни стало. Крупный ты производитель или мелкий, неважно.

Но данный подход требует глубокой аналитической работы на стадии бюджетного планирования: сколько может понадобиться средств на такую программу. А так как у нас такая работа не ведется, и имеется только выделенный, условно говоря, один миллион, то кто «прибежит первым» – тому и выплатят. А кто первым прибежит – очевидно. Проблема в том, что любая субсидия, спланированная таким образом, изначально неверна.

В-третьих, единственное, в чем меня не устраивает превалирование крупных холдингов – это неустойчивость продовольственной системы. Если нет буферного мелкого производства, то продовольственная система неустойчива. То есть выпадение одной крупной компании из-за банкротства приводит к уходу с рынка существенной доли продукта.  Это выпадение из рынка, безусловно, временное – пройдет конкурсное производство, кто-то купит активы и начнет производить вновь. Но продовольствие, в отличие от других товаров – это продукт повседневного спроса, особенно, если говорить о молоке – такая задержка в производстве непременно приведет к турбулентности на рынке, вызовет дефицит.  Мелкий производитель – это буфер, который позволяет системе быть более устойчивой.

Возврат к списку

30.01.2024
В России наметилась устойчивая тенденция сокращения поголовья коров: их количество снижается ежегодно, а в 2023 году достигло исторического минимума. The DairyNews обсудил с экспертами отрасли причины уменьшения молочного стада в России. Участники рынка поделились мнением о происходящем и рассказали, как избежать катастрофических последствий для производства молока, молочных продуктов и говядины.
Читать полностью