Интервью с Анатолием Юркевичем, председателем совета директоров Milkiland N.V.

Источник: www.dairynews.com.ua
Кореспондент DairyNews.com.ua поговорил с Анатолием Юркевичем о рынке молока и молочной продукции и перспективах развития молочного бизнеса в Украине и России.
Интервью с Анатолием Юркевичем, председателем совета директоров Milkiland N.V.
DN: Расскажите, пожалуйста, как дела у Вашей компании? Как идет бизнес?
АЮ: Тяжело при такой волатильности валютных курсов. Мы работали, в основном, на экспорт. У нас был большой объем экспортных поставок в разные регионы. Когда такая волатильность валютных курсов, то ты "попадаешь" на девальвации, теряя доход, на уменьшение оборотных средств, плюс все банки замирают по вопросам кредитовани, и тут еще эмбарго подкатило. Поэтому бизнесы локализовались – российский сам по себе живет, украинский сам по себе, польский сам по себе.

DN: По поводу экспорта… Говорят, что Украина втихаря, обходными путями все-таки что-то поставляет в Россию.
АЮ: Я не буду ничего утверждать, я знаю одно: когда вырастают заградительные барьеры, импортеры всегда начинают искать обходные пути. Другие страны, транзиты, кто-то в руках переносит. Это жизнь. Рыба ищет, где глубже, человек – где дешевле.

DN: По поводу волатильности… Получается, что сейчас, в принципе, уровень украинской и российской валюты с точки зрения экспорта, вполне приемлемый.
АЮ: А мировые цены? Мировые цены на молочные продукты грохнулись так, что сыр у нас, на внутреннем рынке Украины, дороже, чем сыр, который можно купить в Голландии.

DN: Вы рассказали про Польшу, где у Вас есть позиции, скажите, как там сейчас дела, на Ваш взгляд?
АЮ: Объем желтых сыров в той же Польше сократился, но он есть. Мы больше в Польше сейчас работаем как b2b компания: закупаем сыворотку, перерабатываем, сушим, продаем. Ну и белые сыры, крем-сыры. Это основные наши позиции.

DN: А сырьевая база в Польше у Вас по сырам, например, какая?
АЮ: Мы сыворотку берем у производителей.

DN: Я имею в виду – по белым сырам.
АЮ: Мы берем сливки на крем-сыры.

DN: Какой у Вас объем переработки сыворотки?
АЮ: Где-то 250-300 тонн в сутки. Мы можем до 500 тонн в сутки сыворотки перерабатывать, но пока там были проблемы со сбытом, рынок стоял. Сейчас более-менее оживился рынок этой продукции. И мы распродались уже за счет того, что цена на молоко пошла вниз, сыворотка немного подешевела. Более-менее ситуация выровнялась, потому что прошлый год был очень тяжелым. Два года – с 2014. Все думали, в 2014 упал – и все, а падение еще и в 2015 продолжилось. Плюс у нас в Польше получилось так, что мы были достаточно крупными, а там Fonterra и Аware Food group сделали совместную переработку сыворотки.  Аware Food group построили тысячник-завод по сырам, это крупная семейная компания в Голландии, 200 тысяч тонн сыра в год продают. А Fonterra поставила рядышком завод по переработке сыворотки. Они в июле открыли его торжественно и начали демпинговать на рынке. Цена улетела вниз, поэтому окончание прошлого года у нас было тяжелое. Сейчас вроде бы рынок рассосался, они втиснулись.

DN: Вы же потенциально можете из соседних регионов закупать.
АЮ: Мы сыворотку везем из Литвы. В принципе, мы сыворотку можем везти из Украины, но не проходим, она дешевая. Концентрированную не дотаскиваем. А из Литвы рядышком, там 150-200 километров.

DN: Не жалеете об инвестициях в польскую площадку?
АЮ: Возможно. Но никто не мог знать, что так получится. Завод приобретался нами под поставки на российский рынок, который сейчас для нас закрыт. Мы только взяли кредиты, модернизировались, загрузились на 50% мощности, и случилось эмбарго. Пришлось менять стратегию.

DN: Останкинский завод Вы больше не продаете?
АЮ: Все было очень просто. У нас никогда не было желания взять все, бросить и продаться. У нас было требование кредиторов, грубо говоря, оценить актив: сколько за него готовы дать, есть ли потенциальный покупатель. И когда предложение потенциальных покупателей было, то мы пришли к кредиторам и задали вопрос: хорошо, то предложение, которое мы сейчас имеем, не покрывает весь синдикат. Что мы будем делать с оставшейся частью? Если мы сохраняем Останкино, мы видим, как выплатить весь кредит на протяжении 5 лет, спокойно развивая и восстанавливая позиции. Если мы сейчас по дешевым ценам продаем Останкино, то, соответственно, у нас не хватает денег на покрытие синдиката, мы теряем будущие доходы и встает вопрос, что делать с остатком кредита по синдикату. Поэтому синдикату был поставлен вопрос: Что делать с остатком кредита по синдикату?  Пока решения нет, и мы ведем переговоры.

DN: А синдикат – это что?
АЮ: У нас есть синдицированный кредит двух банков. Райффайзенбанк и Юникредит банк. Этот кредит был взят в 2011 году, часть была погашена, часть осталась не погашена, более 50% кредитного пакета группы, и мы никак не можем договориться о его судьбе и реструктуризации. Возможная сделка комплексная, состоит из двух частей продажа и реструктуризация остатка кредита. Если мы договариваемся, без продажи, то не продаем. У нас есть требование кредиторов, и нам нужно найти выход из ситуации.  Пока, мы ищем выход и улучшаем операционные показатели.

DN: Кредит Вы брали на покупку предприятия?
АЮ: Нет, кредит мы брали на развитие. Мы за часть этого кредита выкупили миноритариев Останкино. Мы за часть этого кредита купили польскую площадку, инвестировали в агрофермы и инвестировали в Курскую площадку. Как раз основные были инвестиции, и часть пополнила оборотку.

DN: До меня доходили слухи, что стоимость Останкинского комбината оценивали чуть ли не в 36 миллионов долларов США.
АЮ: Приблизительно. Это цена за чистый пакет акций. 36 плюс 15 надо считать. Итого 51 миллион. 15 – это текущий кредит на ОМК. Вопрос в том, что оценивали, когда? В октябре курс грохнулся до 75-80. И тогда была оценка. Все считали показатели в российских рублях, и EDITDA рублевая, и потом был пересчет по текущему курсу, поэтому мы говорим о низкой цене… Мы его брали с отрицательной бедой в 2008 году 75% акций за 41 миллион. При этом кредит у него был 20. Тогда оценка была 61. После этого мы доинвестировали в оборудование, в ремонты, выкупили полностью миноритариев 25%, уменьшили кредит, и в итоге та цена, которая предлагается ниже нашей книжной стоимости его, которая у нас есть в учете, и ниже того, что мы вошли.

DN: Как Вы вообще оцениваете этот бизнес? Насколько этот комбинат перспективный? Он находится в черте Москвы. Рядом находится Лианозово. С сырьевой базой реально тяжело. Каким образом Вы решаете эту проблему, на что делается упор в производстве?
АЮ: На самом деле все очень просто. Сырьевая база - не проблема, если ты готов платить большую цену. А для этого нужно делать более премиальный продукт. Когда мы для себя принимали решение о перспективах Останкино, в центре города, где дорогая земля, дорогие стоки и все остальное, то пришли к выводу, что основная ценность Останкино – это близость к потребителям. А близость к потребителям – это значит свежесть продуктов. Поэтому продукты с длительными сроками  Т-молоко и все остальные, они балансирующие, там нужны только для баланса, а основной упор мы собирались делать на кисломолочку и продукты с короткими сроками реализации. Потому что принципиально, я согласен, что продукты длительного хранения, которые можно делать в регионах, поближе к сырью, там они подешевле. Но фреш, это как булочная. Булочная должна быть поближе к дому. Тут та же самая ситуация, поэтому мы ориентировались на этот сегмент и потихоньку собирались расширить производство, где-то доинвестировать в реконструкцию, но, к сожалению, пришли – сначала кризис 2008 года, потом думали чуть-чуть очухаться. Нас подвел синдикат, мы в 2013 году планировали рефинансироваться, провели тендер среди 4-х предложений. Синдикат дал лучшее. Мы его акцептовали, подписали, а в октябре они его отозвали. Сказали, что возникли риски по подписанию Украиной договора с ассоциацией, поэтому у вас будут проблемы, связанные с этими рисками, поэтому мы не хотим рефинансировать, стабилизировать кредит. То есть мы отзываем свое предложение. Мы им говорим: хорошо, тогда будем жить так, как получается. И в результате сейчас есть проблемы с реструктуризацией, если бы реструктуризация состоялась, мы бы, может быть, реконструкцию и продолжили, несмотря на все события. Но у нас сейчас произошел отток оборотных средств, потому что мы гасили часть кредита из оборотных, и мы все крупные инвестиционные проекты приостановили.

DN: Вообще какая судьба, чего Вы ожидаете по предприятию, по Вашему бизнесу в России?
АЮ: Рано или поздно ситуация между Украиной и Россией нормализуется. Это может затянуться на годы, и наша задача продержаться. Параллельно, после того, как эмбарго закрыло ввоз, мы нарастили производство сыров в России, в Рыльске. Мы не планировали сначала этого делать, мы думали делать плавленые сыры, нарезку. Но когда начались события, то в мае 2014 года мы поменяли концепцию и начали наращивать производство сыров. Мы в прошлом году практически на 4 тысячи тонн вышли, в этом году, даст Бог, планируем выйти на 5 тыс. тонн. В сутки производим 15 тонн сыра, перерабатываем 150 тонн.

DN: А Останкинский молкомбинат сейчас сколько перерабатывает?
АЮ: Данный комбинат работает, перерабатывает приблизительно 350 тонн молока в сутки.

DN: По Останкино, как Вы считаете, как нормализуется ситуация? Вы на свой актив смотрите с оптимизмом в вопросе развития предприятия?
АЮ: Давайте посмотрим на период 5 лет, что будет на Останкино, если договариваемся с синдикатом. Мы будем повышать операционную эффективность и уменьшат кредитную нагрузку. И смотреть на урегулирование ситуации. Любая война рано или поздно заканчивается. Поэтому сейчас основная задача будет – это восстановление оборотных средств, уменьшение кредитной нагрузки, то есть стабилизация, решение вопроса погашения синдикатов. Дальше ситуация в долгосрочной перспективе, это реконструкция – и дальше работаем. Москва – самый крупный рынок сбыта. Когда у тебя есть фреш-продукт, ты можешь на этом позиционироваться, таких предприятий не так много в Московской области осталось. Я видел в Европе хорошие молочные заводы в центре города, которые приведены в порядок, там проводят показательные экскурсии, потому что таких объектов мало.

DN: По поводу Рыльска, по поводу сырьевой базы… Вы молоко закупаете местное?
АЮ: Да, молоко местное, потому что для сыров использования сухого молока невозможно. Максимум, что у нас при экспериментах по технологиям достижимо было, чтобы не потерять качество, это до 10% добавления сухого молока. А так качество ухудшается. Сырные продукты можно делать и без жидкого молока, но сыры не получаются.

DN: Сырные продукты Вы выпускаете?
АЮ: Мы выпускали очень мало, для нас это не было приоритетом. Там своя технология, свои схемы. Мы посмотрели, цена очень низкая, маржинальность очень маленькая, то есть ты ввязываешься, должен лопатить большие объемы, брать все валютные риски, при этом волатильность валютных курсов, это очень опасно, мы пока не пошли в этот бизнес.

DN: А с реализацией, какие торговые марки у Вас и куда Вы продаете, как у Вас продажа идет в Рыльске?
АЮ: Мы продаем под ТМ «Добряна», только сейчас она производится в Рыльске. Сыр, 80% которого мы производим, это «Король Артур» и ассортиментные позиции там многие отработали. Технологов мы привезли с Украины, они отработали там.

DN: С фальсификатом… Думаю, и в России, и на Украине набирает обороты эта тематика. Как вообще Вы относитесь к этой теме?
АЮ: Мы были одними из инициаторов в Украине законопроекта о том, чтобы увеличить ответственность за это и заставить маркировать правильно. В закон о молоке и молочных продуктах внести изменения, которые позволили бы так, как в Европе, например, в Польше –правильно маркировать, не использовать одноименные названия, которые вводят в заблуждение. Потому что, к сожалению, на базарах, на открытых рынках и в некоторых сетях сырный продукт заводы выдают за сыр, отгружают и продают людям. Когда нет запретов и ограничений, есть соблазн краткосрочно заработать. Мы же играем в длинную.  ТМ «Добряна» никогда не производила сырных продуктов за исключением плавленых сыров, из особенности их производства. А если мы экспериментировали, то делали другую торговую марку, которую пытались продавать отдельно информируя, что это сырный продукт. Но когда ты продаешь сырный продукт, у тебя цена низкая, при низком качестве. А покупатель сыра все-таки покупатель более-менее премиального продукта. Вкусовые предпочтения и удовольствие стоят у людей на первом месте. И люди больше склонны переплатить за более качественный продукт, понимая, что он качественный. Поэтому сырные продукты мы вообще не производим. Мы производим только сыры, да при этом они  дороже. Да, меньшей объем, но тогда хоть зарабатываешь что-то.

DN: Я так понимаю, что в Украине по поводу принятия закона существует дискуссия.
АЮ: В Украине большая дискуссия существует. Вадим Петрович Чагаровский с идеей технических регламентов для регулирования этого вопроса выступает уже 4 года. У него все рычаги в руках: написать технический регламент, принять его, сделать, но почему-то результата нет.  С моей точки зрения технический регламент, который в Украине, и технический регламент, который в России, – это 2 разных технических регламента. В России это федеральный закон, принятый Госдумой, утвержденный. А  в  Украине технический регламент – это нормативный документ, подзаконный акт, который регулирует совершенно другие вопросы, который, с учетом изменения адаптации  украинского законодательства  к нормам ЕС, теряет полномочия, потому что наказания  в Украине будут вводится только законом. Технический регламент не позволяет в Украине ввести наказание, ответственность и все остальное. Поэтому – да: будет внутренний стандарт. Он будет для потребителей гарантировать какие-то характеристики, качество. Но это не тот документ, который позволяет повысить ответственность. К нему присоединились, к моему удивлению, международные компании, Лакталис, ПепсиКо, которые говорят о том, что им не нужен закон, не нужна ответственность. Почему не нужна? Наверное, у них есть какая-то заинтересованность в этом, не могу ничего сказать, потому что я не вижу в этом проблемы. Наоборот: я вижу нормальную европейскую практику, и в той же Польше работает. Там есть сыр «Бри» на молочных жирах, есть сырный продукт аналог Бри на растительных жирах, который продается, как сырный продукт.

DN: А правоприменительная практика тогда в Украине возможна на сегодняшний момент? Я понимаю, что в сетях идея разделения продуктов просто шикарна. Я знаю, что в Мексике сейчас это разрабатывается. У нас же в России тоже потихонечку это обсуждают, но у нас очень большое лобби с сетями, соответственно, они против. А вот в маленьких торговых точках, на тех же самых рынках, там же беспредел вообще, контролировать невозможно.
АЮ: Когда есть закон, тогда есть предмет контроля. Когда нет закона, то нет понимания, что контролировать. Нет шкалы. Ну, пришел ты, вот лежит продукт. Может он так лежать? Ты не понимаешь. Контроля нет, аудита нет, поэтому и статистики на самом деле нет. Да, мы с вами видим, что продукты лежат вперемешку, но на любой вопрос, который вы зададите сейчас владельцу киоска, почему продукты лежит так, он скажет: ну а почему не так? Какие-то есть ограничения и требования? Вот мы положили вперемешку сыр и сырный продукт, но это же не запрещено. Стандарта мерчендайзинга нет. По сути дела мы пытаемся говорить: ребята, если вы хотите представлять это – представляйте отдельно. Чтобы потребителю было легче опознать, что это. Появится такой стандарт, там уже можно будет набирать статистику и по маленьким ларькам и всему остальному. Да, у кого-то меньше полочного пространства, да, у кого-то может встать дилемма – если полочное пространство не могу разделить, значит, надо отказаться от какого-то одного продукта. Тогда нужно просто сделать выбор: что он будет продавать – сыр или сырный продукт. Когда он выбирает, то взвешивает, что у него больше берут, и выбирает одну категорию.

DN: Относительно кого будет эта мера, по вводу этого закона? Кто будет наказан? Предприятие, которое это производит, или торговая точка?
АЮ: Торговая точка. Выкладка – это ответственность торговой точки. Выкладка, маркировка, если они нарезанную держат вместе, они обязаны маркировать. Штрих-код, вес, что на лейбле написано.

DN: Как у Вас развивается сотрудничество с HoReCa? Вот, допустим, отели, в ресторане, там же пройти по цене с творогом нереально, по сыру нереально. Моцарелла аналоговая практически вся. Как Вы контролируете процесс?
АЮ: Мы работаем с HoReCa, и мы понимаем, всегда есть предпочтения владельца. Есть предпочтения шеф-повара. То есть, на какую аудиторию они ориентируются и как они себя позиционируют. Если сеть HoReCa позиционирует себя, как дешевая еда за доступные деньги, то это один подход. Тогда они выбирают сырный продукт, пытаются отрабатывать блюда так, чтобы это было незаметно, было удобно. Они нигде не пишут, что это органичное, натуральное, они говорят: это продукт. Приходи, покушай, получи свои калории и уходи.

Если это дорогой ресторан, премиальное позиционирование, отобранные блюда, там подходят и смотрят и проверяют. Они за это у потребителей берут большие деньги. И это позволяет им покупать более дорогие, более качественные продукты.

DN: Но с другой стороны, вопрос этики и жадности – в котором жадность может победить. "Я могу дорого продать то, что купил дешево".
АЮ: Можешь, но это твои риски. Твои репутационные риски. Если ты можешь выдать один продукт за другой, это твои репутационные риски, и пока тебя не поймали, ты можешь делать это. Это его право, мы же не говорим о том, что мы запрещаем. Мы говорим о том, чтобы та информация, которая есть в магазинах на полках, позволяла более точно их идентифицировать. Чтобы они не смешивались, чтобы у потребителя было понимание. Точно так же потребитель может купить более дешевый сырный продукт и его использовать по каким-то нуждам, по каким-то вопросам. Не у всех доход позволяет часто покупать сыр.

Поэтому это может быть, что происходить дальше, на совести того, кто это делает.

DN: Я слышал, что в Украине сейчас тоже не очень хорошая ситуация с молоком-сырьем. Как Вы ситуацию оцениваете?
АЮ: Вопрос в Украине с ценой на молоко только тяжелый. Пока в Украине были высокие цены на молоко, были сделаны новые инвестиции в молочные фермы, комплексы. И объем молока, производимый в коллективном секторе, в Украине вырос. Количество поголовья росло… Коллективный сектор – это сельхозпредприятия, там разные фермерские, там он рос. В Украине снижалось молоко от индивидуальных сдатчиков. И оно продолжает снижаться. Но, к сожалению, падение цен на мировом рынке плюс девальвация привели к тому, что цены достаточно низкие. Это приводит к тому, что многие задумываются, что делать дальше. Кто-то пережидает, кто-то готов вырезать-закрыться. С этим проблема. Потому сейчас, если ты даешь хорошую цену на молоко, то у тебя проблем с объемами нет, к тебе приходят новые поставщики.

DN: Сокращение доли индивидуальных сдатчиков… Как Вы смотрите на эту ситуацию?
АЮ: То, что они будут сокращаться, – это естественный процесс. Точно так же, как происходило уменьшение поголовья стада, с одновременным увеличением надоя, и ситуация, когда надой перекрывал это уменьшение поголовья. Та же самая ситуация происходить у французов, голландцев. Будет происходить кризисное уменьшение ферм, если считать индивидуального сдатчика как маленького фермера. Параллельно будет идти увеличение количества поголовья на фермах. То есть фермы будут постепенно трансформироваться из индивидуальных членов в маленькие фермы, в члены кооперативов и делаться более профессионально. И поэтому если бы в закон о кооперации, были внесены изменения. Если бы разрешили быть членами кооперативов не только физическим, но и юридическим лицам, то ситуация трансформации стала бы более живая, более быстрая. В тот закон о кооперативах, который был, он был принят в свое время при правительстве Януковича еще, мы несколько раз пытались внести изменения о том, чтобы разрешить юридическим лицам. Но позиция на тот момент была категорически нет. Тогда считалось, что это будет скрытая приватизация земли. Сначала было да, мы провели работу, подготовили законопроект, но в конце нам сказали нет. Это было в 2012 году, и с тех пор ничего не изменилось. Сейчас идет большая работа по разработке законопроекта с целью адаптации его к нормам действующим в ЕС. Чтобы юридические схемы, аналогичные кооперативам Кампина, Валио, могли заработать и в Украине. В случае принятия его начнется большая трансформация. Потому что молочный бизнес при той волатильности ситуации, которая есть, требует накопления каких-то резервных ресурсов для того, чтобы на время падения цены (на наших рынках, если статистически посмотреть, это проходит часто), были резервы поддержать своих членов. Сгладить, это падение.

DN: Кто, на Ваш взгляд, мог бы на сегодняшний момент в Украине возглавить этот процесс кооперации? Продвинуть эту идею и начать реализовывать.
АЮ: На самом деле есть несколько кооперативов, которые большие уже. У нас есть большая дилемма между обслуживающими кооперативами и производственными кооперативами.  Одними из первых, 3 года назад мы сделали производственный кооператив «Молоко Украины». Он был до 20 тысяч членов, у него стадо 22 тысячи. В прошлом году из-за проблем оборотки он потерял часть членов и сейчас восстанавливается. Сейчас создается Первый национальный кооператив. Он стартовал в Хмельницкой области. Он не только производственный по молоку, но также работает по растениеводству. Процесс оживляется.

DN: Они производят и сдают молоко?
АЮ: Они производят и сдают. Пока были льготы, то была схема, когда они производили молоко, сдавали на переработку, а потом продавали готовый продукт. Эти схемы развивались, пока это имело экономический смысл. Сейчас льготу убрали, экономика этого процесса ухудшилась, и им стало выгоднее сдавать молоко.

DN: Как Вы оцениваете возможность появления кооператива, который создат перерабатывающее предприятие? По сути, это какой-то конкурент будет Вам? И вообще возможно это или нет?
АЮ: Мы разговаривали с ассоциацией производителей молока, сказали: ребята, самое главное – это не производственные мощности. Самое главное – это налаживание отношений с членами и готовность членов терпеть и ждать, пока твоя продукция доедет куда-то, будет продана и деньги вернутся, и управление этим оборотным капиталом. То есть мы готовы вам на давальческих условиях перерабатывать ваше молоко, будет готовая продукция, вы должны найти покупателя на рынке сбыта, продать ее, и настроить процесс, после этого думать о расширении мощностей.

Поэтому, когда они задумались над этим и начали обсуждать, то начали возникать конфликты интересов членов, которые не готовы пока доверять свои оборотные средства кому-то, кто будет отвечать за продажи на экспортном рынке и все остальное. Плюс экспортный рынок тогда не был прибыльным. То есть цена внутри на рынке выше, чем на экспорт. Поэтому если есть кто-то, кто пришел и купил здесь, сейчас, за цену выше, то лучше деньги сейчас. И этот конфликт между краткосрочным интересом, и долгосрочным интересом – это большая проблема, которую пока не удается сбалансировать. В Европе на это пошли годы. Как Вы знаете, производство сыров на сыродельнях Швейцарии, то там в основном кооперативы. И сейчас они есть. И 200 лет назад были. Когда-то были попытки создать такие же кооперативы в той же России, недавно в журнале «Власть», была большая статья об истории российского сыроделия. Создатели столкнулись с той же самой ментальностью, люди не мыслят долгосрочными целями. Они лучше сейчас получат меньше, чем дождутся, когда сыр созреет, а он зреет полгода, когда продастся и они смогут получит больше.    Молочники не готовы набирать эти долгосрочные риски и нацеливаться на результат в конце процесса. Поэтому ситуация изменения ментальности, объединение, формирование правил, как это должно работать, как управлять этим общим, как это сохранять, вот это основная проблема.

DN: В России-то до 1917-го года тема сыроделия и маслоделия фактически сформировалась. Удалось Верещагину сделать это…
АЮ: Да, попытка Верещагина была, да, он один из крупнейших деятелей, которые все это сделали. С его смертью положение начало ухудшаться. Есть стержень, который все это держал и продвигал. На старости ослабел этот энергетический стержень, а последователи не появились. В каком-то виде оно существовало, но уже не в том, что должно было быть. И эта проблема сохранилась, проблема между индивидуальными и коллективными ценностями. Всегда человек колеблется. И как только какие-то сложные времена, люди в первую очередь ставят индивидуальные ценности. И они говорят: лучше я сейчас продам, заработаю деньги, чем буду думать, чтобы получить в долгосрочную хороший продукт и нести все риски, связанные с этим.

DN: По поводу сегодняшнего экспортного потенциала Украины… Насколько сейчас реально найти другие рынки сбыта?
АЮ: Смотря по каким продуктам. Грубо говоря, сухим молоком можно конкурировать. Мы умеем делать этот продукт, единственное, маржинальность будет маленькая. У международных кооперативов, как Fonterra, которые утилизируют то молоко, которое есть у их членов, имеют большие запасы и резервы, и готовы его продавать, по той цене которую готовы предложить, потому что процесс производства молока сложно краткосрочно остановить.

Для нас, если мы должны тащить еще банковские проценты, покрывать другие затраты, это не выгодно. И мы этим увлекаемся только в тот момент, когда экономика позволяет. Что касается В2С продукта, сыра и все остальное, то это более сложнее, потому что традиции потребления продуктов и вкусовые предпочтения в разных регионах разные. И, соответственно, сыр для разных регионов нужно варить разный. А отработка новых видов сыра, новых типов вкусовых характеристик, это время. Но эта работа ведется.  Как всегда, часто первый блин комом, потом еще попытки, потом новые технологии приезжают, делаются следующие попытки. Потихонечку портфель продуктов, которые можно предложить, формируется. Не так быстро, как хотелось бы, но эти движения идут.

DN: То есть, если говорить про торговлю биржевым товаром (commodity) на торговых рынках, то вы считаете, что перспектива у Украины есть?
АЮ: Commodity нужен тогда, когда ты не можешь продать «b2c», который более маржинальный, более прибыльный. Соответственно, зимой мы комодитис не производим, потому что молока мало, и мы можем продать «b2c» все, что есть. Летом, когда у нас больше молока, мы делаем биржевой товар, продаем на экспорт или зимой его потребляем сами.

DN: По Вашим ощущениям, сегодня есть излишек или дефицит молока в Украине?
АЮ: По внутреннему потреблению Украина еще остаемся «нетто-экспортером». Возьмем винную отрасль. Украина и экспортирует и импортирует вино, потому что есть разные вкусовые предпочтения. Сыр тоже есть разный, его вкус зависит от места производства.

Микробиология, климат, корма, генетика коров дают уникальные свойства продукта. Тот сыр, что мы пытались сварить в Украине и имел большой процент брака при большом затраченном труде, в Польше варится гораздо проще. В Польше процент брака гораздо меньше, при этом молоко, на мой взгляд, незначительно лучше украинского. Там тоже есть фермеры-поставщики и трейдеры, которые играются с качеством сырья. Мы в связи с этим приняли решение часть ассортимента импортировать из Польши, а в Украине производить локальные сыры.

DN: В каком регионе Вам работать интереснее? Есть ли какие-то особенности?
АЮ: Евросоюз – очень жесток по конкуренции, на этот рынок очень тяжело входить, ты должен понимать много локальных особенностей. К сожалению, мы не имеем на это времени, но пытаемся наладить сотрудничество.

К тому же, неправильно говорить, что Евросоюз – один рынок. Это 28 разных рынков. К примеру, Польша – один из самых дешевых рынков в ЕС. И маржинальность локальная там очень низкая. На текущий момент порядка 150 тыс. тонн сыра экспортируется из Польши. Для этого у нас там работает своя команда.

В России другие предпочтения. И это очень сложный, конкурентоспособный рынок. Что касается Казахстана – там проще. Есть нехватка продукта, есть спрос, оценивающий репутацию компании. Если у тебя есть качество продукта, к которому привык местный потребитель, если есть репутация, твою продукцию будут покупать. Главное, не заниматься фальсификацией самому, и чтобы под тебя не фальсифицировали. Бывает так, что под нас делают фальсифицированные продукты: копировали и белорусские предприятия, и в РФ маленький заводик.

Что касается Украины. Основная проблема – падение покупательской способности. Правда, сейчас цены на металл и руду пошли вверх (основная статья экспорта страны), это может быть сигналом к восстановлению рынка.

Рынок Украины традиционен, на нем много home-made, за последние шесть лет доля переработанного молока на заводах уменьшилась на 30%. Раньше перерабатывали порядка 6 млн. тонн молока, сейчас этот показатель – 4 млн. тонн. Рынок сместился в сторону тенденций «промпроизводство – плохо, органик и молоко «от бабушек» - хорошо». Это вопрос работы с потребителем, локализации, долгосрочной работы.

DN: Сколько у Вас сегодня производственных площадок?
АЮ: В России три площадки. Есть законсервированное производство в Тульской области. Вероятно, мы начнем производить на этом заводе плавленые сыры.

В Украине работает 8 заводов и 1 комбинат в Польше.

DN: Некоторые говорят, что у Милкиленда ситуация из разряда «выживет-не выживет», так ли это?
АЮ: Вы знаете, мы однозначно выживем. Вопрос в другом – удастся ли нам сохранить все имеющиеся активы. Если у кредиторов не сдадут нервы и они не заберут у нас часть площадок, мы поднимемся.

Самые большие деньги могут придти с продажи Останкинского молкомбината. Это самое крупное предприятие по оборотам. Чтобы вы понимали, когда мы брали «синдикат», то закладывали только украинскую часть активов, у нас хватало. А «Останкинские» акции были заложены по нулевой цене для комфорта «синдиката». Сейчас ситуация повернулась таким образом, что после трехразового падения валюты нам заявили, что компании не хватает покрытия. Нам заявили, что все имущество стоит сейчас в три раза дешевле, но мы то понимаем, что в случае необходимости его построить заново за эти деньги, которые объявляются, ты не построишь данные предприятия.

DN: Желаю Вам успехов в компромиссе и эффективного развития бизнеса!
АЮ: Дай Бог! Мы внимательно следим за развитием рынков и понимаем, что, несмотря на наличие крупных американских и европейских компаний конкурентов, на нем есть место для средних компаний с их уникальными продуктами. Поэтому, мы верим в наш успех.

Источник.

Возврат к списку

30.01.2024
В России наметилась устойчивая тенденция сокращения поголовья коров: их количество снижается ежегодно, а в 2023 году достигло исторического минимума. The DairyNews обсудил с экспертами отрасли причины уменьшения молочного стада в России. Участники рынка поделились мнением о происходящем и рассказали, как избежать катастрофических последствий для производства молока, молочных продуктов и говядины.
Читать полностью